До конца января вместе с ротными кроили «тришкин кафтан», прикидывая, как расставить пулеметы, чтобы обеспечить максимальную плотность огня перед внешним рвом на всех участках. Поскольку внешний периметр Кобринского укрепления был практически вдвое длиннее, чем периметр Волынского и Тереспольского укреплений, решили перебросить по два станковых пулемета, по одной дивизионной трехдюймовке и по три сорокапятки из этих укреплений в Кобринское. Больше ничего придумать не смогли. Личный состав занимался вырубкой кустарников на удалении до километра от внешнего рва и расчисткой грунта перед амбразурами казематов, там, где он был выброшен разрывами или оплыл от времени. Артиллеристы Иваницкого копали артиллерийские дворики и ходы сообщения во дворе Цитадели.
В конце месяца в крепости появился комкор в сопровождении комдива и штабных работников. Он провел совещание с командирами выводимых из крепости частей корпуса. Все подразделения должны были быть выведены до середины февраля. Гаврилов доложил о приемке освобожденных помещений и пожаловался на оставляемый хлам. Комкор поддержал его, заметив, что все помещения должны сдаваться в чистом виде, а весь мусор вывезен на свалку силами выбывающих частей.
После совещания Серпилин оставил Гаврилова с Иваницким и распорядился показать ему схемы расположения огневых средств и их сектора обстрела. До этого Иван видел комкора только издали, на трибуне и в президиуме торжественного новогоднего собрания. Вблизи комкор оказался высоким, жилистым, чуть сутуловатым сорокапятилетним мужчиной. Его крестьянское, с грубыми рублеными чертами лицо оживляли внимательные серо-голубые глаза, пристально изучавшие каждого нового собеседника. Рассмотрев всё на плане крепости, Серпилин пожелал осмотреться на месте. Начали с артиллеристов. Расположение минометов и зениток комкор одобрил, посоветовав размещать их не слишком близко к стенам зданий, чтобы не засыпало при обрушении стен. Ходы сообщения посоветовал выводить до входов в подвальные казематы, чтобы при артобстреле уносить минометы и зенитные пулеметы в подвалы.
Расположение гаубиц и корпусных пушек на первом этаже кольцевой казармы категорически забраковал, поскольку шестидюймовые пушки и восьмидюймовые гаубицы смогут разрушить вторые этажи казарм, и те обвалятся на первый этаж, засыпав пушки. Иваницкий был в растерянности. Пошли осматривать казематы. После посещения сводчатых подвалов кольцевой казармы Серпилин сказал:
– Вот вам и решение. Я эту крепость на занятиях по фортификации в Академии изучал и до сих пор помню, что толщина наружных стен казармы два метра, а минимальная толщина сводчатых перекрытий – полтора метра. Пушки будем ставить в подвальных казематах. Если в верхнем наружном углу свода подвального каземата пробить наружу отверстие под углом 45 градусов, а полы каземата приподнять, то вполне можно будет вести огонь из орудий в пробитые амбразуры.
– Но ведь сектор обстрела по горизонтали и по вертикали будет очень узким при такой толщине стен! – попробовал возразить комкору Иваницкий.
– А для чего вам широкий сектор? – вопросил Серпилин. Иваницкий снова замялся. – Главная задача тебе поставлена какая? Уничтожать наведенные противником переправы через Буг! Ближнюю зону до шести километров дальности накроете дивизионными минометами. У них сектор обстрела 360 градусов. Гаубицами прикроете зону от шести до двенадцати километров. Причем река течет к крепости почти строго с юга и от крепости строго на северо-запад. Туда и ориентируете пробитые амбразуры. Стрелять придется на дистанцию от половинной и до максимальной. То есть угол возвышения гаубиц будет от 60 до 45 градусов. Сектор наведения по азимуту за счет небольших излучин реки тоже шире 20 градусов не будет, я думаю.
Корпусные пушки будут накрывать зону от двенадцати до восемнадцати километров, у них угол возвышения будет от 30 до 45 градусов, а сектор по азимуту ещё уже будет. Так что вполне возможно!
– Но, товарищ комкор, это же серьезная строительная работа! Тут инженерные расчеты нужны, да и облицевать амбразуры бетоном желательно! Иначе при стрельбе обвалиться могут, – отрапортовал Иваницкий.
– Тут я с тобой, капитан, согласен. Яков Петрович, – обратился он к присутствующему полковнику. – Направь в крепость одну саперную роту для оборудования артиллерийских позиций. А дивизионный инженер пусть сделает расчеты и составит проект на строительные работы. Защитная толща должна держать как минимум попадание восьмидюймового снаряда, а еще лучше – если будет выдерживать неоднократное попадание.
– Сделаем, Павел Федорович! Кирпича в крепости полно, а цемент выделим, – ответил полковник. Позднее Иваницкий и Гаврилов узнали, что это был начальник штаба корпуса Дерюгин.
– И еще! Очень важно! Работы по размещению артиллерии в крепости максимально засекретить. Начнете работать, только когда все лишние части из крепости уйдут. Со всех, кто будет в курсе, взять подписку о неразглашении. Особому отделу следить, чтобы в крепости никого посторонних не шастало!
– Как только будет готов проект строительных работ, сделаем специальный приказ, в нем детально оговорим порядок работ и режим секретности, – ответил Дерюгин.
Затем вся процессия двинулась осматривать позиции батальона Гаврилова. Начали с Тереспольского укрепления. При проведении осмотра стрелковых и артиллерийских казематов в бастионах Гаврилов пожаловался на недостаточное количество пулеметов и малую численность личного состава для такой длины периметра.
– Тут ты, капитан, конечно, прав. Но выделить в крепость больше людей я не могу, при всем желании. Пожалуй, выделю тебе из польских трофеев сорок ручных и пятнадцать станковых пулеметов. Польских патронов калибра 7,92 тоже имеем в достатке. Все сверхштатные пулеметы при переходе на новый штат тоже можешь себе оставить. Временно.
– Большое спасибо, товарищ комкор! – обрадовался Гаврилов. – Плотность автоматического огня у нас тогда вдвое вырастет.
– Товарищ комкор! В крепости, помимо стрелкового и сводного артиллерийского батальонов, остается погранзастава – это почти сто человек. Саперная рота, скорее всего, тоже останется надолго. Тут еще море работы по минированию, по устройству заграждений и по восстановлению разрушенных казематов. Это еще больше ста человек. В случае начала боевых действий пограничников и саперов можно будет подчинить начальнику гарнизона, – предложил Дерюгин.
– А вот это верно! – поддержал Серпилин. – Это тебе, капитан, еще две сотни бойцов. Будет у тебя хороший резерв! И выделим тебе колючей проволоки и мин по максимуму возможного. Крепость очень важную задачу решать будет. Готовь такой приказ, Яков Петрович.
Удостоив Иваницкого и Гаврилова крепким рукопожатием, комкор со свитой убыл.
– А комкор-то у нас – голова! Хоть и пехотинец, а в артиллерии разбирается. И в фортификации – тоже, – поделился впечатлением Иваницкий.
– И человек душевный, – ответил обрадованный новыми приобретениями Гаврилов.
С 1 февраля начался вывод из крепости частей 28-го корпуса. На этот раз ругани было относительно меньше, поскольку «накачка» со стороны комкора на командиров частей свое действие оказала. Зато количество выводимых подразделений было намного больше, чем в январе. Так что комбат с обоими замами снова две недели ничем другим, кроме беготни, ругани и подписания бумажек, не занимались. Наконец 15 февраля вздохнули свободно. Из посторонних в крепости остались только хозяйственные и санитарные службы 216-го полка и тюрьма НКВД. Тюрьму выводить не стали, поскольку три сотни заключенных можно было использовать в качестве подсобной рабочей силы на строительстве.
