Рамунчо:
– Ради бога, не говори мне таких вещей, ты меня просто убиваешь.
Внешне девочка была совершенно очаровательной. Куколка с черными-черными глазами, в локонах, с тонкими и длинными губками, которые преждевременно добавляли ее милому лицу что-то женское. Были дни, когда она почти не разговаривала. Часами напролет молчала, уйдя в себя, безразличная ко всему. В другой раз никакими силами невозможно было заставить ее умолкнуть. Если ты обращался к ней на баскском, отвечала на испанском, если продолжал разговор на испанском, переходила на баскский. Что касается еды, то и тут никогда невозможно было угадать, что ей захочется. То она с аппетитом съедала две тарелки макарон с томатным соусом и сыром, а в следующий свой приезд даже смотреть не желала на блюдо, которое так понравилось ей в прошлый раз. И так со всем: с играми, с местами для прогулок, со сказками, которые рассказывал ей Рамунчо перед сном, прежде чем погасить свет, когда она уже лежала в постели. Сегодня это, завтра совсем другое – и так далее. А иногда безо всякой видимой причины она принималась реветь. В таких случаях Рамунчо впадал в панику. Что делать, что делать? И у него самого на глаза наворачивались слезы. Удрученный, измученный, он признавался Горке, что не умеет обращаться с девочкой и что, если так оно пойдет и дальше, он ее потеряет.
– А ты никогда не пробовал дать ей хорошую затрещину?
– Не пробовал и пробовать никогда не стану. Она расскажет матери, и та добьется от судьи запрета на мои встречи с дочкой.
– А мне кажется, что Амайя на свой манер постоянно напрашивается: aita, ну отлупи же меня наконец как следует, помоги выйти из лабиринта.
– Сразу видно, что у тебя нет детей. Никогда не слышал от тебя более дикой глупости.
Приезды девочки раз в две недели имели и прямые последствия для Горки. Какие? Ну, во-первых, ему приходилось спать в своем кабинете на раскладушке. Пока она находилась рядом, не было ни массажей, ни близости между двумя мужчинами. Рамунчо не мог ни на минуту отвлечься от дочки. А Горка старался поменьше времени проводить дома. Иногда целый день сидел на радио, читал книги, писал сказки и стихи, готовил материалы на следующую неделю. Или до отвращения смотрел фильмы в разных кинотеатрах. Или, если позволяла погода, шел пешком по берегу реки до Эрандио и даже еще дальше, до Альгорты, а назад возвращался уже на автобусе. Иногда пользовался случаем и навещал сестру в Рентерие – тайком от родителей. В поселок он почти не ездил. Только когда этого нельзя было избежать. Скажем, на Рождество и так далее. Чтобы не выслушивать потоки материнских упреков. Чтобы никто не приставал к нему на улице:
– Kaixo, Монах. Сколько лет, сколько зим.
Он предпочитал терпеть выкрутасы девчонки, хотя ему было жалко Рамунчо. Вот типичная ее выходка. Все спокойно сидят дома, Амайя смотрит телевизор, и вдруг – дзынь – со звоном разбивается какой-то стеклянный или фарфоровый предмет. Взрослые испуганно вскакивают со своих мест. Глазам открывается картина, которую ни в коем случае нельзя назвать исключительной: равнодушное лицо Амайи и усыпанный осколками пол вокруг нее. Рамунчо не решается отругать дочку, так как боится, что она пожалуется матери. Он объясняет ей, просит, делает вид, что все это ерунда, приводит в порядок пол – или незаметно просит Горку, чтобы этим занялся он, а сам старается отвлечь внимание девочки на что-то другое. Точно так же она разбила будильник Горки. Рамунчо поспешил купить ему новый, сделав вид, что ничего особенного не произошло.
Ни один из них не рискнул бы утверждать, что Амайя нарочно швыряла предметы на пол. Но и сами собой выпасть у нее из рук они не могли. И разумеется, совершенно немыслимо было уловить на ее лице признаки злой воли.
Однажды Горка застал ее в тот миг, когда она вилкой расцарапывала себе тыльную сторону ладони – пока не появились параллельные кровоточащие полоски. А еще она с увлечением выстраивала разные фигуры из всяких вещей – на ковре, на столе, в ванне. Разложенные в ряд морковки, которые она вытащила из холодильника, круги из кофейных ложек, башни из книг, из компакт-дисков – из чего угодно.
Эта девочка ненормальная, у нее чердак не в порядке. Беда в том, что об этом нельзя сказать Рамунчо, потому что он страшно расстроится.
Однажды в субботу Горка вернулся из поселка, куда отправился еще накануне вечером. Не поехать туда он просто не мог. Аранча позвонила ему на работу:
– Надеюсь, ты уже в курсе.
– Да. И скажу тебе только одно: я рад.
– Но ему, надо думать, здорово досталось.
– Я, конечно, не это имел в виду.
– Мне тоже кажется, что ему же будет лучше, если его выдернут из этого круга, но ты должен навестить родителей. Мы не можем бросить их одних сейчас, в таких обстоятельствах. Я съезжу к ним вечером, после работы.
Гражданская гвардия арестовала Хосе Мари. А вместе с ним и двух других членов группы “Ориа”. В тот день этим сообщением открывались все сводки новостей. У Горки всегда имелся заранее записанный на пленку материал для непредвиденных случаев, так что ему разрешили отлучиться с радио. Правда, взяли обещание, что на следующий день после обеда он непременно явится на работу. Он, как обычно, поехал в поселок на автобусе, побыл с родителями, ночь проспал на своей старой, времен юности, кровати и в субботу утром вернулся в Бильбао. Разве ты не останешься на акцию? Не могу. Но ведь речь идет о твоем брате.
Он нашел Рамунчо в страшном волнении.
– Амайя.
– Что с ней такое?
– Ее нет, она убежала. Я на минуту вышел за хлебом, а когда вернулся, дверь квартиры была распахнута, а дочка исчезла.
Горка обнял его, стараясь утешить. Рамунчо дал волю воображению. Он рисовал себе самые страшные картины. Девочка, убегая, могла попасть в руки банды преступников. А если представить себе, что это могут быть торговцы органами или те, кто занимается секс-бизнесом? Он уже предвидел, что его лишат права видеться с ней или даже посадят в тюрьму на долгие годы.
– А на улице искал?
– Да, спрашивал и в лавках, и в барах. Никто ее не видел. Что делать? Звонить в полицию? Но если я позвоню, новость попадет в газеты, дойдет до моей бывшей жены, дело будет раздуто до немыслимых масштабов.
– Давай пройдемся по округе, поглядим как следует. Ты иди по одному тротуару, а я пойду по противоположному.
Далеко они не ушли. Соседка, встреченная у подъезда, сообщила, что девочку видели на крыше. Там она действительно и была. Спокойно сидела в центре квадрата, выложенного из фотографий, взятых из отцовского альбома. Счастливый Рамунчо схватил ее на руки. Ни слова упрека. Горка принялся собирать снимки. Амайя же, которой было в ту пору одиннадцать лет, вернувшись в квартиру, заявила с обычной своей серьезностью, что хочет уехать к маме.
95. Вино из оплетенной бутыли
JOSE MARI ASKATU
[100]. Это было первое, что бросилось в глаза Горке, едва он вышел из автобуса. Огромное полотнище, растянутое между двумя домами. И дальше, тут и там, плакаты с фотографиями брата и тем же требованием освободить его. Вот таким образом создаются герои. Таким образом манипулируют человеческим сознанием. Знали бы здешние люди, какое отвращение все это у меня вызывает. Горка шел быстро, подгоняемый желанием/надеждой, что никто не встретится ему по дороге к родительскому дому.
