Чуть позже Нерея потихоньку рассказала об этом Шавьеру.
– Прошу тебя, не придавай ее словам никакого значения. У нашей матери жизнь сложилась так, как сложилась. И в такие особенные дни, как нынешний, на нее наверняка накатывают воспоминания.
Дело было в субботу. В понедельник новобрачные на поезде отправились в Мадрид. Там они гуляли, что-то посещали, неустанно занимались любовью, поскольку Кике был одержим мечтой – поджимало время? – побыстрее стать отцом. Так что, едва переступив порог гостиничного номера, они брались за дело, даже покрывало с кровати не успевали снять. В таких случаях Нерея вдруг видела мысленным взором искаженное злобой лицо той женщины, которая сказала ей на улице, что она никогда не даст своему мужу того, что ему надо. Услужливо и покорно Нерея выполняла повеления Кике: повернись вот так, а теперь вот эдак, прижмись крепче. Затем, не успев отдышаться, он уже прикидывал, какое имя дать будущему ребенку, что огорчало Нерею, потому что это, как говорят, приносит несчастье.
Из Мадрида они на самолете полетели в Прагу. Там планировалось провести остаток медового месяца. Такая мысль пришла в голову Нерее. Одна подруга рассказывала ей про Прагу чудеса. Ах, это, ах, то, ах, какой-то там мост, ах, какой-то там собор немыслимого века. Значит, в Прагу? Да, в Прагу. Как ты скажешь, радость моя. Кике владел половиной предприятия, которое занималось производством и продажей спиртных напитков, поэтому счел, что поездка даст великолепную возможность на месте изучить перспективы ведения дел в Чешской Республике, там у них до сих пор клиентов не было. Ему хотелось попытать счастья, и он сунул в чемодан пачку рекламных проспектов на английском языке, где была представлена их продукция, а еще – картонную коробку с двадцатью бутылочками разных напитков. Он говорил, что:
– Германия и Австрия каждый год покупают у нас чертову прорву пачарана
[103]. Почему бы и чехам не распробовать то, что так нравится их соседям?
– И что ты собираешься делать с этими проспектами? Раскладывать в пражских супермаркетах?
– Это уж мое дело, что с ними делать, такие вопросы я давно научился решать.
В Праге, как и в Мадриде, они бродили по улицам, фотографировались, посещали достопримечательности, глазели по сторонам и занимались любовью, думая о продолжении рода. Правда, здесь с ними случилась одна неожиданная история, которая до сих пор всплывает у обоих в памяти, когда речь заходит об их медовом месяце. А дело было так. Через пару дней после приезда они решили дойти пешком до Малой Страны, пообедать там, а также перефотографировать все исторические места и занятные приметы городского быта. Солнечная погода располагала к такого рода прогулкам. Как и очень доходчивая карта города, которой их снабдили в гостинице.
По мощенным булыжником улицам они спустились к Карлову мосту. И, ежеминутно обмениваясь восторгами, прошли между двумя башнями у входа. Нерея – в солнечных очках – захотела сфотографироваться рядом с одной из статуй. Бросила сумку к парапету и стала приводить в порядок распущенные волосы. И тут откуда ни возьмись появился парнишка лет четырнадцати-пятнадцати, но не больше шестнадцати, схватил сумку за ручки и со всех ног кинулся прочь. Нерея тотчас поняла, что случилось. Она закричала, обращаясь одновременно и к мужу, и к каменным фигурам, а также ко всей Европе и произнеся одно-единственное испанское слово bolso
[104], а потом еще успела назвать главное из того, что там лежало: паспорт и Visa. Что оказалось очень эффективным способом подтолкнуть Кике к решительным действиям.
Он кинулся вдогонку за воришкой. Впервые Нерея видела мужа бегущим. Да еще как быстро бегущим! К тому же обстоятельства складывались в его пользу, поскольку мальчишке приходилось пробивать себе путь среди лениво бредущих или даже стоящих туристов, а пока до них добегал Кике, они уже расступались, давая ему дорогу. Тут вор натолкнулся на мужчину с восточными чертами лица и понял, что ему не скрыться, к тому же прыткий иностранец запросто мог как следует отколотить его. Выхода у парня не было, и он швырнул сумку в реку, наверное решив отвлечь от себя внимание преследователя, то есть поставить его перед выбором.
И действительно отвлек. Кике тотчас забыл про него и рванул к парапету. Нерея, отставшая от него метров на тридцать, увидела, как он мгновенно разулся и что-то сунул в ботинок. Часы Patek Philippe? А что же еще! Река Влтава в этом месте выглядела более чем солидно. Только этого нам еще и не хватало! Нерея хотела крикнуть ему: бога ради, не вздумай прыгать, но он уже прыгнул, выставив ноги вперед, а она поспешила встать поближе к его ботинкам со спрятанными там роскошными часами.
Кике был там, внизу, в своей белой рубашке за сто двадцать евро, он плыл в мутной воде и показывал жене спасенную сумку. Плыл спокойно, с улыбкой, очень по-мужски – к ближайшему берегу. Группа азиатов аплодировала ему с моста. А Нерея, держа в одной руке ботинки Кике и Patek Philippe в другой, чувствовала себя переспелым фруктом, который вот-вот лопнет он переизбытка любви. Они встретились на берегу. Не боясь вымокнуть, и даже наоборот, желая быть такой же мокрой, как он, Нерея кинулась в объятия Кике. И многочисленные фотоаппараты, появившиеся вокруг, запечатлели их объятие. Мокрый муж и счастливая жена прежним путем вернулись в гостиницу. Пока они, взявшись за руки, шагали по мосту, Нерее вспомнилась женщина из Анонимного общества поставщиц оргазмов, которая за несколько недель до того пристала к ней на улице.
99. Четвертый член группы
Долгие годы тюрьмы даром не проходят. Нет, не проходят. Споры с товарищами утомляют, доводят до отчаяния, как и столкновения с тюремщиками или голодовки протеста. Одиночество, с одной стороны, служит убежищем/укрытием, а с другой – отдает тебя во власть самых жестоких фантазий и выматывает душу. Хосе Мари лежит на своей койке, пребывая в сомнениях. Может, было ошибкой отвечать на письмо жены Чато? Ох, не дай бог, проведает об их переписке матушка. Лучше про последствия даже не думать. Но он с некоторых пор только обо всем этом и думает, а после того, как написал Биттори, думает еще неотступнее. Так и сяк прокручивает в голове свои сомнения и словно из мешка вытряхивает к собственным ногам воспоминания – короче, изводит себя. Здесь, в тюрьме, если ты слишком много думаешь, это лишает последних сил. Ты видишь перед собой горькую истину. Вот она, твоя жизнь, парень, кучей мусора валяется в четырех стенах тюремной камеры.
Поглощенный своими мыслями, он переводит взгляд на пол – и что видит? А что он может там увидеть? Тюремный пол внезапно превращается в пол той самой квартиры на проспекте Сараус. Это было в августовскую субботу много лет тому назад, когда город отмечал свой праздник. Пришла пора устроить генеральную уборку. Раньше они трое делали это по очереди. Из-за чего и возникали споры. Моя очередь? Твоя очередь? Чья очередь? И так из раза в раз. На несчастную жертву падала вся работа. Хотя, если честно, многого и не требовалось: протереть тряпкой там, пройтись пылесосом сям, только чтобы совсем не зарасти грязью. Решение принял Хосе Мари: ребята, по субботам делаем уборку все вместе. Этим они тогда втроем по-казарменному и занимались. Тебе – санузел, тебе – гостиная, мне – кухня. Раз-два и готово – всего какой-нибудь жалкий час.
