Брат с сестрой пили чай с песочным печеньем. Они были одной крови. Всегда друг друга понимали. И в детстве, и в юности, и сейчас. В окно был виден фасад многоквартирного жилого дома. Спальный район. Развешанное на веревках белье. Газовый баллон на балконе напротив. Мужчина в майке стоит, опершись на перила, и курит. Гильермо рассказывал, что какое-то время назад отсюда можно было различить часть горы Хайскибель, но потом построили вот этот ужасный дом – и прощай, прекрасный пейзаж.
Аранча спросила брата:
– Когда вы с Хосе Мари жили в одной комнате, он не пытался убедить тебя, что и ты тоже должен участвовать в их манифестациях?
– Постоянно. Меня спасало только то, что я в то время был еще совсем мальцом. А он твердил, что года через три-четыре, по его расчетам, я должен буду занять место в первых рядах. Но на деле брат вел себя иначе. Однажды мы столкнулись с ним на какой-то акции против полиции, и он прямо взбесился. Кричал: уходи немедленно, иди куда-нибудь в задние ряды, не понимаешь, что ли, что можешь схлопотать так, что мало не покажется?
– А тебя-то зачем туда понесло?
– Затем, черт возьми, что все пошли.
Хосе Мари, по мнению Горки, участвовал в таких мероприятиях по той же причине. Во всяком случае, поначалу. Это был своего рода спорт. Или забава, куда ходили за компанию. Ты идешь, рискуешь, иногда получаешь по башке – и ура! А потом в баре все выпивают, закусывают, обсуждают недавнюю заваруху – и ты чувствуешь приятное щекотание где-то внутри при мысли, что тоже заразился той же лихорадкой, которая возбуждает всех остальных и объединяет вас, вдохновляет на общее дело. Вечером, лежа в постели, Хосе Мари любил пофанфаронить. Он запустил камнем в какого-то beltza
[67], прямо в шлем попал, аж зазвенело. Поджег автомат по продаже билетов, уже пятый за месяц. И он смотрел на брата, чтобы насладиться восторгом в ребячьих глазах. Хотя с такой же гордостью рассказывал о своих победах в матчах по гандболу. Потому что политика была для него тоже спортом, развлечением – пока перед ним не разверзлась бездна.
Теперь, когда Горка размышляет о прошлом, ему кажется, что Хосе Мари воспылал беспредельной ненавистью и стал настоящим фанатиком, да еще агрессивным фанатиком, после того как был найден на реке Бидасоа труп водителя автобуса из Доностии. Труп в наручниках.
– Ты про Сабальсу?
– Да, про него.
Горка помнит, в каком возбуждении пришел домой брат. У него не было ни малейших сомнений, как и у его приятелей, что шофер умер под пытками в казарме Инчаурронды. Убили они его, или он у них там сам в конце концов умер, не важно, главное, что потом дело было представлено так, будто арестованный сбежал, но в это и грудной младенец не поверил бы. Потрясенный Горка следил, как брат мечется по комнате. И внутри у Хосе Мари теперь бушевала уже совсем другая ярость, она была куда более неукротимой, чем прежняя, и Горка уловил и в его словах, и в его ругательствах бешеное желание ломать, крушить, мстить – желание сеять беду, много беды. Где? Все равно где – сеять беду любым способом и где придется.
– Вот тогда-то он и научил меня делать коктейль Молотова. И в одну из суббот мне пришлось пойти с ним на карьер. Хватит, сказал он, время на книжки тратить. И я, следуя его инструкциям, сварганил полдюжины бутылок с зажигательной смесью, а потом мы их бросали – пим-пам – о скалу. Вскоре Хосе Мари запустил бутылкой в какого-то солдата на бульваре в Доностии. Брату было по барабану – солдат это или гвардеец. У солдата загорелась нога. Мог бы и совсем сгореть. К счастью, его товарищи действовали быстро и самого плохого не случилось. Хосе Мари не видел под формой человека, который зарабатывает такой службой на жизнь, человека, у которого, возможно, есть жена и дети. Мне не хватало храбрости сказать это брату, но, клянусь тебе, я считал таких, как он, настоящими чудовищами. А потом, на следующий день, он просто взбесился из-за того, что ни одна газета даже не упомянула о пострадавшем солдате.
Зато приятели угостили его ужином. Такой у них был уговор: вроде как награждать каждого, кто подожжет полицейского.
51. На карьере
Как в кино. Честное слово. Горка вышел из дому поздним утром и направился в библиотеку. Суббота. Вокруг тихо и спокойно. Синее небо, редкие облачка, не холодно и не жарко. Он увидел ее на противоположной стороне улицы, большую, толстую. И Хошуне, вместо того чтобы ответить на его приветствие, поднесла палец к губам, словно требуя, чтобы он вел себя потише. И губы у нее при этом были то ли слишком тонкие, то ли она их закусила.
Потом девушка двинулась за ним, отставая на шаг.
– Только не оборачивайся. Иди вперед, иди.
И он не оборачивался, он шел. Когда они завернули за угол, она все так же едва слышно попросила/велела ждать ее в церкви. На этом они и расстались.
Горка сел на скамью в последнем ряду. В церкви никого не было. Не было и другого освещения, кроме света, проникавшего снаружи сквозь пущенные поверху витражи. Ну хорошо, а если появится священник, что я ему скажу? У меня, мол, вдруг случился приступ набожности? Хошуне заставила себя ждать больше двадцати минут. Горка злился, хотя и догадывался, что, судя по всему, случилось что-то серьезное. Он листал уже прочитанные книги, которые собирался вернуть в библиотеку. Смотрел на часы, разглядывал алтарь, скульптуры, колонны, снова листал книги. Наконец по легкому скрипу дверных петель и внезапному промельку света за спиной он догадался, что девушка открыла дверь. Потом она знаком велела ему следовать за ней под лестницы, ведущие на хоры.
– Если кто войдет, пусть даже знакомый, сразу расходимся каждый в свою сторону. Это я к тому, что за мной, может быть, следят.
– Кто за тобой следит?
– Как кто? Полицейские. Но точно я не знаю, понял? Запросто могут меня использовать, чтобы схватить их. Хосе Мари хочет с тобой встретиться.
Они шептались в темном углу под лестницами. Горка согнулся чуть не пополам, чтобы не удариться головой о ступени. Хошуне не сводила глаз с центрального прохода и со скамей, чтобы сразу заметить, если там кто-то появится.
– Твой брат с Хокином ждут тебя на карьере. Они сами все объяснят. Я в их дела впутываться не желаю. Хватит и того, что передаю тебе его поручение.
– Послушай, но ведь для меня это тоже опасно?
– А ты поглядывай, чтобы никого туда за собой не привести. А там уж эти двое расскажут тебе, что должны рассказать.
Они условились, что первой из церкви выйдет она. А Горка – обещай мне! – посидит здесь еще двадцать минут. Но лучше больше, чем меньше.
– И не забудь спросить у брата, не хочет ли он мне чего передать.
Горка решил сперва зайти в библиотеку. Зачем? Книги будут ему мешать, и еще чтобы не вызывать подозрений. Не исключено ведь, что его видели вместе с Хошуне и теперь будут следить и за ним тоже.
