Позднее в постели:
– Слушай, ну, если уж так не хочешь – не ходи. Завтра скажу Хуани, что ты отказался, – вот и все дела.
– Да замолкни ты наконец, и так издергала меня нынче.
И он опять пошел к Хосечо, но всю дорогу бурчал что-то себе под нос. Знал/боялся, что тот, другой, устроит сцену со слезами, как и в первый раз. А я что, железный?
До закрытия лавки оставалось совсем немного. Ни одного покупателя там уже не было. Запах сырого мяса, запах жира. Хосечо стоял за прилавком в белом фартуке, забрызганном кровью, и, едва увидев гостя, разрыдался – у него ходили ходуном плечи, он громко и гортанно всхлипывал. Потом – здоровый, крепкий – кинулся обнимать Хошиана, а тот хлопал его по широкой спине, пытаясь вот так, на свой манер, успокоить:
– Мать твою растак и разэтак, Хосечо, мать твою…
И никак не мог сообразить, что еще тут можно сказать. Он хотел отыскать нужные слова, но на ум приходили только крепкие выражения да божба. При этом он отнюдь не был уверен, что произносит их с подобающим видом и подобающим случаю голосом. Кроме того, с Хосечо они приятельствовали – это да, – но не сказать, чтобы были близкими-преблизкими друзьями… Чего нет, того нет. Другом Хошиана был Чато. Настоящим другом, хотя они теперь и не разговаривали. А с мясником, который никогда не заглядывал в бар, чтобы сыграть партию в мус, да и велосипедом не увлекался, отношения у него не были ни доверительными, ни по-настоящему искренними.
Хосечо решил закрыть лавку чуть раньше обычного. Он попросил Хошиана опустить снаружи металлические жалюзи, потому что не хотел, чтобы кто-то из прохожих видел его в таком состоянии. Потом, уперев руки в боки и подняв унылый взгляд к потолку, начал понемногу успокаиваться. Вскоре он положил свою огромную руку Хошиану на плечо, словно давая понять, что теперь он вполне способен вести разговор:
– Я ведь так и думал, что ты придешь.
– Это козни наших с тобой жен. Видишь, вот опять к тебе заявился, а что тут надо говорить, ума не приложу.
– Наконец хоть кто-то не врет мне в глаза. За что я тебе от всей души благодарен.
Хозяин лавки провел гостя в подсобное помещение и указал на стул. Достал из холодильника и предложил какой-то напиток (должно быть, безалкогольный). Может, съешь чего-нибудь? Но тогда ты уж без церемоний – ступай к прилавку и бери что хочешь сам.
– На свой выбор. Правда, хлеба у меня нет.
Хошиан от всего отказался, а вот приглашение сесть принял.
– Только не вздумай меня утешать. И если у тебя в голове осталась хоть капля мозгов, немедленно отправляйся искать своего сына. Во Францию, куда угодно. Хватай за шкирку, дай по морде – и тащи домой или даже сдай в полицию. Молись, чтобы его как можно скорее арестовали. Да, он попадет в тюрьму, зато ты не потеряешь сына, как я потерял своего.
Хошиан сидел на стуле, и на лице его застыла подобающая случаю мина.
– Они ведь мне даже похороны подготовить как следует не дали. Как клещами вцепились в покойника и разыграли вокруг него весь этот патриотический спектакль. Им же очень кстати пришлась его гибель. Чтобы использовать ее в политических целях. Понимаешь? Так они используют и нас всех тоже. А ребята наши – все равно что бараны. Да бараны они и есть. Доверчивые простаки. И твой Хосе Мари такой же. Им запудривают мозги, дают в руки оружие – и вперед, иди убивай. Мы у себя дома никогда не говорили про политику. Меня самого политика вообще не интересует. А тебя интересует?
– На хрена она мне сдалась!
– Им забивают головы дурацкими идеями, а поскольку они еще молодые, то легко попадаются в сети. И потом каждый мнит себя героем – только потому, что у него есть пистолет. Но ведь не думают своей башкой, ради чего все это, хотя в конце концов в качестве награды их ждут тюрьма или могила. Они бросили работу, семью, друзей. Все бросили, чтобы выполнять приказы кучки ловкачей. И чтобы сеять вокруг горе, оставлять после себя вдов и сирот.
– Надеюсь, ты не станешь повторять это на людях, а?
– Я где угодно буду повторять то, что считаю нужным.
– Они устроят тебе веселую жизнь.
– У меня был сын, и я его потерял. О какой еще жизни ты толкуешь?
– Посмотри на Чато. С ним уже никто не разговаривает.
– А вот ты взял бы и начал разговаривать, ты ведь его друг.
– И тогда со мной поступят так же, как с ним.
– Это земля лжецов и трусов! Короче, Хошиан, послушай моего совета. Брось все эти глупости и поезжай искать Хосе Мари.
– Это не так просто, как тебе кажется.
– Если бы я раньше знал, где найти Хокина, я бы донес на него в полицию. И теперь у меня был бы сын, пусть он и сидел бы в тюрьме. Плевать мне на то, перестал бы кто-то со мной разговаривать или нет. Из тюрьмы когда-нибудь да выходят. Из могилы не выходит никто и никогда.
Они проговорили почти целый час, и Хошиан покинул мясную лавку, понуро повесив голову. Еще недавно он собирался пойти в “Пагоэту” и поиграть в карты. Нет, вряд ли я смогу думать об игре после того, что сказал мне Хосечо. Он направился домой, неся пакет с колбасой, который всучил ему мясник.
Мирен с удивлением:
– Что-то ты очень скоро вернулся. Встряхнул его хоть немного?
– Где там, встряхнешь его, пожалуй, зато он меня тряханул как следует, совсем из колеи выбил. И больше не вздумай посылать меня к нему.
71. Непутевая дочка
Дело было в январе. В среду. Это надо же до такого додуматься! Выбрать утро среды! Серого, дождливого рабочего дня. Нет, для такого важного события, которому суждено остаться в памяти на всю жизнь, следует ждать весенних или летних выходных – только так! – чтобы небо было синим, чтобы было тепло и чтобы вся родня, разодетая в пух и прах, с улыбками позировала у церкви фотографу. А тут что? Аранча позвонила им по телефону. Во сколько? В одиннадцать с минутами. Трубку взяла Мирен. И свою дочь даже не поздравила. Только заявила сухо и сердито, что так с матерью не поступают. Она не поинтересовалась подробностями, не поинтересовалась вообще ничем, быстро свернула разговор, простилась, повесила трубку и решила, что не прольет ни слезинки. Я? Это ее жизнь, пусть поступает, как знает.
После двух вернулся с завода Хошиан.
– У меня дурные новости.
– Что, его арестовали?
– Она вышла замуж.
– Кто?
– Твоя дочка.
– Разве это плохая новость?
– Ты совсем дурной, что ли? Она сочеталась гражданским браком с этим типом из Саламанки. А теперь подумай своей башкой. Без Божьего благословения, даже не предупредив нас с тобой, без всякой свадьбы. Словно цыгане какие!
Хошиан вытаращил глаза. Огромные, как у совы, глаза на усталом лице – с шести утра он не отходил от плавильной печи. И теперь никак не мог согласиться с женой. Во-первых, новость показалась ему очень даже замечательной – дочка вышла замуж, и надо это дело непременно отметить, черт возьми. Во-вторых, сколько уж времени эти двое живут вместе? Отец и сам толком не знал. Два, три года? В любом случае достаточно долго, и Мирен без конца их этим попрекала. Так что им уже давно пора было оформить отношения. То, что дочь вышла замуж за человека, которого любит, Хошиан не считал поводом для недовольства – вовсе даже наоборот. И этот парень, наш зять, он вовсе не из Саламанки, он родился в Рентерие. А если бы даже и в Саламанке, то что с того?
