Старейшину соседнего села с сыном пропустили, но вслед смотрели неприветливо. Они подъехали к подворью Кобяка, когда тот выходил во двор.
— Дедил? Чего с ранья, я же сказал, как определюсь с выкупом, встретимся, чего щас приехал? Или порешил отдать овраг?
Старейшина Рубино вздохнул:
— Беда у нас, Веденей.
— Беда?
Он указал на лавку возле дома:
— Садись, рассказывай, что за беда?
Дедил присел, с ним рядом опустился Кобяк. Вавула с Сидором остались у ворот.
— Чего Вавула тут? — спросил Кобяк. — Или надоела молодка?
— Нет ее боле в нашем селе.
Кобяк изменился в лице:
— Что значит — нет? Ты о чем говоришь, Дедил?
— Ночью хазары украли Ведану.
— Чего?
Кобяк подскочил с места. Как только он не корил Дедила, тот только слушал молча. Выговорившись, Кобяк обреченно плюхнулся на лавку.
— Я прибью твоего сына, Дедил.
— И чего? Он сам не свой.
— Верни мне дочь.
— Перестань, Веденей. Сам разумеешь, не можно.
— Узнают люди на селе, худо всем в Рубино придется.
— Разве нам сейчас время враждовать?
— А коли не желаешь вражды, верни дочь. К себе, в общий дом, сюда — куда хочешь, но верни.
Вышла жена Кобяка. Узнав о похищении Веданы, заголосила. На ее вопли стал собираться народ.
Кобяк отправил жену в дом, людей разогнал.
— Не след им ничего знать.
— Все одно прознают.
Дедил вздохнул:
— Придется смириться с потерей, Веденей. У хазар Ведану не отнять.
— Убил ты мою дочь, Дедил. Сын твой убил.
— Что мне, на жертвенный огонь его отправить?
— А хоть бы и так, чтобы боги приняли жертву, помогли Ведане жить на чужбине.
— Это не выход.
— Предлагай свой, послушаю.
— Не ведаю, что сказать. Не вижу выхода.
Кобяк сжал голову руками:
— Ведана, Ведана, и пошто ты полюбила Вавулу?
— Какая разница, Веденей, кто ей полюбился. Хазары положили на нее глаз, а значит, умыкнули бы отовсюду. Они в этом деле ушлые.
Кобяк пошел к дому. У двери обернулся:
— Уходи, Дедил, не желаю тебя видеть. А Вавулу… смотри за ним, а то как бы ненароком не потонул в реке.
Пришлось рубинцам возвращаться ни с чем.
Народ уже прознал о несчастье, загалдел. Дедил проехал мимо.
А вот Коваль потащил друга к своей землянке.
— Чего, Сидор?
— Мыслишка одна есть, Вавула.
— Говори.
— Не тут, в землянке, подальше от чужих ушей.
— Так на селе все свои.
— Идем.
Они остановили коней у столба, врытого возле землянки Коваля. Присели на лаву. Сидор налил в чаши кваса забродившего.
— Садись рядом, Вавула, да слушай, что скажу.
Говорил Коваль недолго.
Выслушав его, Вавула словно ожил, словно вдруг вдохнули в него жизнь.
— Мыслишь, такое возможно?
— Иначе не стал бы предлагать. Делаем?
— Конечно, делаем. Тока вдвоем сможем ли?
— Вдвоем тока и сможем. Сейчас иди к себе. Как стемнеет, приходи на реку, где хазары Ведану схватили.
— Коли все получится, жизнью тебе буду обязан.
— Жизнь тебе еще пригодится. Коли все удастся, она, жизнь-то, переменится. И не тока у тебя с Веданой, а и у всех наших. Да и давно пора то сделать. Нет ничего хуже терпеть обиды да унижения. Мы свободные люди, а свобода дорого стоит. Ступай, друг, буду ждать вечером у реки.
Вавула направился к себе, приняв прежний вид — растерянный и грустный.
Глава третья
В доме Дедила царило мрачное настроение. Заруба гневался на всех. Дети и жена старались не попадаться ему на глаза.
Когда вернулся Вавула, Дедил накинулся на него:
— И что теперь делать? Ты понимаешь, что теперь вражда между нашим родом и родом Кобяка усилится? До свары большой дело может дойти.
— Понимаю, отец.
— Понимает он, — Дедил сел на лавку.
— Как исправляться-то? И Кобяка понять можно, все же любимая дочь.
— Как будто такое впервой? — проговорил Вавула. — Вон из других селений хазары только девицами дань берут, десятками уводят в Хазарию свою.
— Нам этого еще не хватало. Помолчи, а то накличешь беду.
Вечером, когда все собрались в доме, Вавула забрал нож, надел старую рубаху и штаны, перемотал онучи.
Дедил подозрительно посмотрел на него:
— И куда ты собрался?
— Пойду на реку. Пройдусь.
— И что задумал?
— А чего я могу задумать, отец? Пройдусь, и все, вы меня не ждите, спать ложитесь. Я-то все одно не усну, посижу на берегу.
— Нет, Вавула, ты что-то задумал.
Сын взглянул на отца:
— Я уже не дитя, чтобы смотреть за мной, сам знаю, что делать.
Дедил взорвался:
— Что ж не знал, когда Ведану одну оставил?
— Не береди душу, отец.
Вавула вышел к реке. Огляделся. За ним никто не пошел. Увидел на углу городьбы фигуру. Махнул рукой. Оттуда ответный взмах.
— Я уже мыслил, не придешь, — сказал Коваль.
Одет он был в легкие штаны и рубаху, подпоясанную широким поясом, за поясом нож, в руках топор.
— Как я мог не прийти? А зачем топор-то взял?
— Да мало ли? Пригодится.
— Нам бы только выкрасть Ведану, более ничего. Свара с хазарами нам не нужна.
— Кто знает, Вавула, как дело пойдет.
— Где кони?
— Рядом.
— Что на селе?
— Как и должно быть — тихо. Идем.
Кони стояли у одинокой старой березы с мешками на головах. Вавула спросил:
— У табуна тебя никто не видел?
— Если бы видел, я бы не привел коней.
— Твоя правда.
Они отвязали коней и повели их в обход села, к лесу. За селом сняли мешки, вскочили верхом и поскакали к месту, где в праздник гуляли жители Вабежи. Дождя не было, следы остались. По ним и двинулись. Коваль иногда спрыгивал с коня, смотрел землю. Говорил: «Есть следы», запрыгивал обратно, и они продолжали путь. Ночь вступала в свои права.
