— Сдохни, полянин!
Размахнулся и… рухнул на землю, задергался, окропляя траву кровью. Это Коваль «угостил» его обухом по загривку.
Сбив последнего из преследователей, Сидор весело крикнул:
— Вавула, лови любого коня, сажай на него Ведану и скачите к полю. Тут немного осталось.
Джабу еще стонал, но на него не обратили внимания. Получил, что заслужил.
Скоро Вавула, Ведана и Сидор, забрав хазарские сабли, поскакали в сторону поля. Миновав Кишу, на заре подлетели к главным воротам Рубино.
Отряд Перзана немного не успел на помощь сыну тархана. Всадники выскочили на широкий участок тропы, когда Вавула с Веданой и Ковалем были уже далеко в поле. Завидев валявшиеся окровавленные тела, одно без головы, Перзан осадил коня, спрыгнул на землю. То же сделали и его воины.
Рядом раздался слабый голос:
— Перзан! Я здесь.
Хазарин узнал его: это был голос Джабу. Сын тархана лежал неподвижно с разбитым затылком.
— Живой? — Перзан кинулся к юноше.
— Да, но лучше бы умер, тела не чувствую.
Перзан перевернул раненого. Удар топора перебил шейные позвонки. Полянин не убил Джабу, но обездвижил. А это страшнее смерти. Но вдруг еще можно что-то сделать?
В стане Ильдуана находился знахарь Карим. Следовало без промедления доставить Джабу к нему. Перзан решил возвращаться. Его воины быстро соорудили носилки, положили на них стонущего Джабу. Забрав тела убитых ратников, отряд хазар двинулся обратно.
Весь лагерь был уже на ногах. Тархан с помощником стояли на середине поляны, десятники раздавали команды, ярко горели костры, у леса степняки резали баранов.
Появление отряда Перзана первым заметил болышчы.
— Возвращаются.
— Значит, догнали полян. Я с ними сам говорить буду.
— Казнишь?
— Зачем? Молодые работники — хороший товар.
Отряд выехал на елань. Авартук проговорил:
— Пятеро. Впереди Перзан, с ним воины, еще двое коней, на одном носилки, на другом… Что бы это значило, Янур?
Холод пробежал по спине тархана, он почувствовал беду. Но ничего не сказал, дожидался, пока отряд подъедет ближе.
Перзан соскочил с коня, упал на колени:
— Господин, беда. Прости, мы не успели.
Тархан обошел ратника, подошел к коню, на котором были закреплены самодельные носилки. Увидев бледное лицо сына, спросил дрожащим голосом:
— Джабу, что с тобой?
— Отец, убей меня. Я сделал глупость и поплатился.
— Что с тобой? — повторил тархан.
— Я не чувствую своего тела. Язык становится большим, говорить и дышать трудно.
— Отчего?
— Поляне. Их было двое, один сын старейшины Рубино, тот, у которого я украл невесту. Мы догнали их, но поляне дали бой. Вавула налетел потом, первым бился его товарищ. Это он топором отрубил голову Расиху, а меня ударил обухом. После этого они забрали наше оружие, коня и ушли в село. Перзан пришел слишком поздно. Но виноват во всем я. Прости, отец, и убей меня, не хочу жить бездвижным.
Тархан крикнул:
— Карим!
Подбежал знахарь, поклонился.
Тархан сказал ему:
— Мой сын тяжело ранен. Поставишь его на ноги, озолочу.
— А если…
— Не болтай, делай, что можешь.
Носилки опустили на землю. Карим сбегал к себе в юрту, принес чистые тряпицы, зелье. Начал было обрабатывать раны, но неожиданно поднялся с колен.
— Что? — выкрикнул тархан.
— Прости, господин, но никто не в силах вылечить твоего сына, у него перебит хребет, удивительно, что он не умер там, в лесу. Мне больно говорить, но Джабу никогда не будет ходить и даже сидеть, скоро и говорить перестанет. Ему теперь нужен человек, который ухаживал бы за ним.
— Лучше бы он умер в лесу, — проговорил Ильдуан.
Болышчы вздохнул:
— Беда-то какая. Зачем Джабу погнался за полянами? Мог бы сегодня наказать тех разбойников и вернуть молодку.
— Эту девицу я на куски порежу!
Тархан повелел:
— Сына — в его шатер, с ним быть Кариму. Всем десятникам сбор у меня в шатре.
— А как же трапеза, Янур? — спросил болышчы.
— Трапеза? — вскричал тархан. — Успеете.
— Ты не в себе, Янур, не следует в таком состоянии принимать решения.
— Поучи еще. Наказ понял?
— Да.
— Исполняй.
Джабу перенесли в малый шатер, уложили на лежанку, рядом остался знахарь.
Помощник собрал десятников в большом шатре.
Янур Ильдуан сидел посередине, на ковре, поджав под себя ноги, качаясь из стороны в сторону. Казалось, он не заметил, как его десятники зашли в шатер. Опустив голову, он что-то бормотал.
— Господин, — окликнул его болышчы.
Тархан очнулся.
— А? Вижу, собрались. Слушайте меня внимательно.
Говорил он недолго.
— Я должен отомстить за сына, а значит, это должны сделать все. Так?
— Так, господин, — дружно ответили соплеменники.
— Сделаем так. Быстрая трапеза, и после восхода солнца сбор всей сотне в центре лагеря. На конях, при оружии, здесь остаются только мой сын… — Он запнулся, но пересилил себя, — мой сын Джабу, знахарь, наложницы и два ратника, что готовят пищу. Остальные идут со мной. Выходим к Рубино, окружаем его, поджигаем дома и городьбу горящими стрелами. Всех, кто вырвется из огня, бьем насмерть. Всех, кроме семьи старейшины Дедила. Ее взять живой, ею займусь я сам. Да, еще десятку Рабиба закрыть выход полян к реке. Это все!
— Вопрос дозволь? — подал голос болышчы.
— Ну?
— В Рубино мы полян перебьем, но не кинутся ли им на помощь поляне соседних сел?
— Они враждуют между собой. Тем более им уже известно, что натворил Вавула. Мы покажем, что пришли мстить роду Дедила, они не выйдут. А если выйдут, то и их порубим, — повысил голос тархан. — Что еще?
— Послушай, господин, — поднялся десятник, которого тархан назначил прикрывать выход от Рубино к реке. — Зачем бить молодых женщин, девиц и детей? Их можно забрать и продать.
Тархан гаркнул:
— Я сказал, перебить всех, кроме семьи Дедила, всех! Никакого ясыря. Это месть, а не сбор дани. Месть за моего сына. Кто еще не понял этого?
Десятники промолчали. Тархан кивнул помощнику:
— Займись, Турис, трапезой и строй сотню на выходе из лагеря. Как построишь, зайди ко мне. Буду у себя в шатре.
