Авдеев, сделав пару глубоких вдохов, вернулся в кабинет и обнаружил Аделину сидящей за столом.
– Если у вас ко мне нет ничего серьезного, то можете идти, Игорь Александрович, – надевая очки, сказала она. – Спасибо за помощь.
– Так не пойдет, – вдруг решительно произнес Игорь.
– Не поняла…
– А что здесь непонятного? Вы больны, ваше место дома, в постели. Так что собирайтесь.
– Интересный подход… – Она стянула с переносицы очки, сунула дужку в рот и задумчиво уставилась на Игоря прозрачными, узко посаженными глазами.
Но Авдеев почему-то не испугался, а, наоборот, почувствовал себя врачом, которому почему-то вздумал перечить пациент:
– Нормальный подход. Вы больны – лечитесь.
– И это правильно, – раздался за спиной мужской голос, и Игорь, быстро обернувшись, увидел вошедшего в кабинет Мажарова. – Больна – лечись, нечего тут. Что случилось, коллега? – обратился Мажаров к Игорю.
– Пришел поговорить, а Аделина Эдуардовна без сознания, зато с температурой. Сделали жаропонижающее, я настаиваю, чтобы она домой ехала.
– Так, понятно. А пациентка, ясное дело, отказывается наотрез, – заключил Мажаров, подходя к столу и забирая у Аделины очки. – Собирайся, дорогая, едем домой. Доктор тебе назначил постельный режим.
– Матвей, я бы… – начала она.
Мажаров перебил:
– Давай не будем пререкаться, хорошо? Ты сегодня основательно вымокла, если не отлежишься – заработаешь бронхит, а то и хуже. Одевайся, поедем. А вам, коллега, спасибо за помощь.
Обернувшись к Игорю, Мажаров протянул ему руку.
– Извините меня за утреннее недоразумение, – попросил Игорь, пожимая ее.
– Какое? – вмешалась Аделина, так и не тронувшаяся с места.
– Которое касается только нас, – мягко ответил Мажаров. – Одевайся.
– А машина?
– Здесь переночует. Все, Аделина, хватит пререкаться.
Игорь почувствовал себя лишним – не хотел быть свидетелем того, как их властная шефиня вынуждена будет подчиниться воле мужа, а потому попрощался и вышел, плотно закрыв за своей спиной дверь.
Уже в ординаторской он выглянул в окно и увидел, как они идут по направлению к стоянке под большим черным зонтом, и Мажаров бережно поддерживает жену свободной рукой.
Аделина
Сентябрь
Матвей всегда умело скрывал недовольство. Я никогда не могла понять, что он чувствует на самом деле, какие эмоции испытывает.
Вот и сегодня, шагая рядом со мной к машине, он молчал, но я чувствовала – что-то не так. И дело вовсе не в том, что я простудилась и теперь он вынужден везти меня домой. В его напряженной походке, в отрешенном взгляде было что-то чужое.
– Ты сердишься? – спросила я на всякий случай, уже сидя в машине, хотя знала, что Матвей ни за что не скажет, как есть на самом деле.
– На тебя? Да, сержусь, – удивил меня муж, заводя двигатель. – Почему ты никогда не понимаешь с первого раза? Думаешь, мне очень хотелось отчитывать тебя на глазах у твоего подчиненного?
– Ой, так ты об этом… ничего страшного, подумаешь – муж выговорил жене за то, что больная на работе собралась остаться. Кстати, а что у вас произошло с Авдеевым?
– Совершенно ничего такого, что потребовало бы твоего вмешательства.
– Мне просто интересно… он какой-то странный, тебе не показалось?
– Я перебросился с ним тремя фразами. Маловато для выводов, – Матвей опустил стекло, чтобы показать охраннику на шлагбауме пропуск. – Неужели твой личный «серый кардинал» ничего еще не накопал? – не удержавшись, пошутил он, имея в виду Иващенко.
– Они, кажется, совершенно не сошлись характерами. Авдеев очень скрытный, и Иван не смог найти к нему ключа, что, согласись, странно.
Матвей пожал плечами:
– Может, вы все усложняете? Человек просто не хочет открываться не слишком знакомым людям, это бывает, и ничего предосудительного или странного тут нет. Ты ведь сама тоже не бросаешься с откровениями к любому, с кем работаешь?
В чем-то я была согласна с ним, но оставалось какое-то странное чувство, будто Авдеев пытается скрыть от нас нечто важное. Я никогда не любила людей, которых не понимала. Но если смотреть правде в глаза, то и Матвея я сперва тоже слегка невзлюбила за то, что он всегда искал свой путь – в медицине, в жизни, и никогда не следовал за остальными. Он возражал мне открыто, это бесило. И все-таки разница между ним и Авдеевым была очевидной – Мажаров говорил со мной, а Авдеев молчит.
– Мне кажется странным, что человек вообще ни с кем не говорит о себе. Никто не знает, с кем он живет, женат ли, холост – даже наши пронырливые девочки во главе с Леной из оперблока не смогли раздобыть ни крупицы информации. Как тебе? Человек словно живет по легенде – ни близких друзей, ни родных.
– Ну а бывшие коллеги?
– Только в общих чертах – хороший специалист, большое будущее. Не знай я, что это живой человек, решила бы, что речь о роботе.
Мне вдруг стало жарко – видимо, закончилось действие инъекции, и снова полезла вверх температура. Я приоткрыла окно, но Матвей тут же велел:
– Закрой. Потерпи, скоро доедем. Я попросил подменить меня на парах, так что дома останусь.
– И будет у тебя в квартире две больные бабы, – вспомнила я о гостившей у нас подруге.
– Ах ты… забыл совсем… ну, что делать, придется вас терпеть.
Однако, когда мы вошли в квартиру, Оксаны там не было. Диван в кабинете был сложен, постельное белье аккуратно свернуто и уложено на подлокотник, а футболка Матвея, в которой Оксанка спала, висела на полотенцесушителе выстиранная.
– Хоть бы позвонила, – пробурчала я, переодеваясь в пижаму.
– Ничего, понадобишься – позвонит, – сказал Матвей с улыбкой. – Когда снова будет ей плохо, она непременно тебя разыщет.
– Для того друзья и существуют.
– У тебя довольно странное представление о дружбе, дорогая моя. Как о потребительском рынке. Причем «потребляют» всякий раз тебя. Не обидно?
– Значит, другого не заслуживаю.
– Это глупости, Деля. Дружбу не заслуживают.
– Матвей, это все безумно интересно, но меня очень трясет, я, пожалуй, полежу, – взмолилась я, чувствуя отвратительную дрожь во всем теле.
– Укладывайся. Я сварю бульон и приду к тебе, если не возражаешь, поваляюсь тоже с книжкой, раз уж случай представился.
– Не хочу бульон, хочу спать.
– Спи. Бульон потом, – покладисто согласился Матвей, отправляясь в кухню.
Я уснула так крепко, что даже увидела сон. С того момента, как в моей жизни появился Матвей, я почти перестала видеть те сны, которые обязательно несли за собой какие-то неприятности. Раньше большинство моих снов сбывались или предупреждали о приближении чего-то негативного. Хорошего не было, а вот плохого… После замужества это, кажется, прошло. Сегодня же мне приснилась мама. Она сидела за письменным столом в нашей старой квартире, окруженная папками, журналами и просто какими-то пачками листов, исписанных ее неразборчивым врачебным почерком. Мне казалось, что я слышу даже запах ее духов – всегда одних и тех же, в маленьком флакончике с длинным тонким горлышком и сине-белой этикеткой в мелкую клеточку. «Может быть» – так они назывались. Я совсем недавно нашла пустой флакончик в коробке с мамиными вещами, стоявшей в гардеробной на самой верхней полке.
