– Хорошо. Мои пациенты пока остаются в ведении доктора Авдеева. Кстати, он где? – окинув взглядом ординаторскую, спросила я.
– Перевязывает.
– С утра?
– Ну, он любит теперь послеоперационных до обхода смотреть. Интересно, у кого научился? – ехидно поддел Васильков – именно так всегда поступала я сама.
– Хоть кто-то здесь перенимает опыт руководителя, – не осталась я в долгу. – Пусть зайдет ко мне, как закончит, до обхода.
В кабинете было проветрено, стоял букет свежих цветов – Алла не нарушала своей привычки, много лет приносила цветы, говоря, что так мои слишком официальные стены кажутся более приветливыми.
– Доброе утро, Аделина Эдуардовна, с выходом вас. – Она как раз раскладывала на столе папки с отчетами. – А мне начальник охраны позвонил, сказал, что вы приехали. Как себя чувствуете?
– Доброе утро, Алла. Уже все в порядке.
– Кофейку?
– Нет, пока воздержусь, пожалуй.
– Я тогда пойду, проверю ваше расписание на следующую неделю, раз уж вы вышли.
– Оставьте, пожалуйста, только консультации. Оперировать пока не могу.
– Да, как скажете. Из горздрава вчера звонили, хотят комиссию прислать.
– Пусть присылают хоть в понедельник, все равно у меня сейчас работы меньше.
– Я позвоню, передам.
Аллочка вышла, оставив за собой шлейф тонких цветочных духов. Я уселась за стол, почувствовав себя наконец на своем месте, и взялась за бумаги. Минут через десять из интеркома полился голосок Аллочки:
– Аделина Эдуардовна, к вам доктор Авдеев.
– Пусть заходит.
Авдеев вошел и остановился у двери:
– С возвращением, Аделина Эдуардовна. Вызывали?
– Присаживайтесь, Игорь Александрович. Поговорить хотела.
– О чем? – отодвигая стул, спросил Авдеев, и мне показалось, что он немного напрягся, на правом виске задергалась вена.
– Вы работаете у нас уже месяц, я успела составить о вас некоторое впечатление и хочу обговорить дальнейшие варианты нашего сотрудничества, если вы, конечно, заинтересованы его продолжить.
– То есть вы предлагаете мне постоянный контракт?
– Надеюсь, у вас нет причин отказаться?
– Нет, конечно.
– Отлично. Тогда у меня есть для вас последний, если можно так выразиться, тест.
– Какой? – чуть насторожился Авдеев, и его руки, лежавшие на столе, начали слегка подрагивать.
– Я хочу, чтобы вы со мной сейчас посмотрели пациентку.
И мне снова показалось, что, услышав это, Авдеев перевел дыхание и расслабил плечи:
– Конечно.
– Тогда идем.
Я отодвинула бумаги, вынула из правой стопки на столе историю болезни и пошла к двери. Авдеев двинулся следом. Мы спустились в подземный переход и направились в реабилитацию. Неловкое молчание тяготило, но я не могла найти подходящую тему для разговора, потому пришлось слушать стук шагов, эхом разносившийся по пустому переходу.
– Скажите, а этот переход… он здесь сразу был? – вдруг спросил Авдеев.
– Нет, он был только между двумя корпусами, под третий копали специально.
– Удобно.
– Да, можно зимой перемещаться, не одеваясь.
– Как вам в голову пришло именно так разграничить корпуса? Нигде подобного не встречал.
– Воплощала мечту, – коротко ответила я, не желая вдаваться в подробности, которые Авдееву знать и не нужно.
В реабилитации мы поднялись на третий этаж, и Авдеев сдержанно кашлянул – на этом этаже располагались детские палаты. У меня не было детского отделения в чистом виде, отдельно – не позволяла площадь, да и детей было не так много, чтобы обеспечить наполняемость. Поэтому я выделила четыре палаты на втором этаже, напротив поста медсестры, оформив их так, чтобы дети не чувствовали больничной обстановки. Сейчас на лечении находилось трое – два мальчика и девочка, к которой мы и шли.
Дочь директора химического комбината из соседнего города родилась с дефектом верхней челюсти, операция по исправлению его была сделана не в моей клинике, но, видимо, прошла не особенно удачно, поэтому отец обратился ко мне. Я хотела показать девочку Авдееву и узнать его мнение. Кроме того, я заметила, а Васильков подтвердил, что он избегает появляться в детских палатах, и мне было интересно, как Авдеев поведет себя с ребенком.
Девочка с аккуратно заплетенными толстыми косичками сидела за круглым столиком в палате спиной к двери. Я вошла первой, Авдеев остановился на пороге.
– Здравствуйте, Алена Борисовна, – серьезно сказала я, и девочка, которой только недавно исполнилось семь лет, засмеялась:
– Здравствуйте.
– Как вы себя чувствуете? – присаживаясь рядом с ней и беря ее за руку, продолжала я.
– Хорошо.
– А мама где?
– Она пошла за кофе.
– Алена Борисовна, я хочу вас кое с кем познакомить. – Я подняла глаза на Авдеева и вдруг заметила, что он стоит, прислонившись к косяку, бледный и покрытый испариной. Лицо его при этом было совершенно потерянным, глаза пустыми, а руки непроизвольно то сжимались в кулаки, то разжимались, безвольно повиснув вдоль тела. – Игорь Александрович, что с вами?
Девочка тоже повернулась, серьезно глядя на Авдеева большими серыми глазами в пушистых ресницах:
– Доктор, вы меня испугались?
У меня сжалось сердце. Эта малышка знала, какое впечатление производит на людей – часть лица от носа до подбородка была изуродована и покрыта рубцами, а говорила она так, что понять ее могли только те, кто общался с ней продолжительное время.
– Нет, Алена Борисовна, доктору просто жарко. – Я уничтожающим взглядом посмотрела на Авдеева, чувствуя глубочайшее разочарование – как будто поставила все деньги на лошадь, а она даже из стойла не вышла, не то чтоб в забеге участвовать. – Когда вернется мама, пусть придет в ординаторскую, хорошо?
Девочка кивнула, а я встала и пошла к двери, чуть не силой выволокла замершего в ступоре Авдеева в коридор, приперла там к стене и зашипела:
– Вы что себе позволяете?! Это что еще за реакция такая?! Вы врач или кисейная барышня, в конце концов?! Никогда врожденных деформаций лица не видели?!
И тут на Авдеева словно ведро холодной воды вылили – он и повел себя так же, отряхнулся, помотал головой и совершенно нормальным голосом произнес:
– Извините, Аделина Эдуардовна. Дело не в деформации. Вы не могли бы… ну, не знаю – в перевязочную ее взять, что ли? Я бы там посмотрел детально.
– Это еще что за фокусы?! – окончательно разозлилась я. – К чему лишний раз травмировать ребенка кабинетами? Мы делаем первичный осмотр в палате, ясно?
