– Ладно, иди, делай как знаешь. Только это… поторопись, Валентина. Если не верну брошь до конца недели – мне дядюшка ливер отшибет, серьезно пообещал.
– Не отшибет. Я все сделаю, не волнуйся, Игнашенька. Только обещай, что никакого покера тут больше не будет, – раздался звук поцелуя, а я поняла, что пора сматываться – мне здесь делать нечего, снова повезло, и я теперь точно знаю, кто спер брошь у Игнатюка. А самое главное – кто еще на меня охотится. Вот только непонятно, кого эта Валюха решила взять себе в помощники… Но нужно сделать все, чтобы не столкнуться с ней сейчас. Я быстро нырнула в расположенный недалеко туалет и затаилась на всякий случай в кабинке.
Отсидевшись, я аккуратно, по стеночке двинулась к выходу, боясь наткнуться на женщину, встретившую меня у входа. Но тут, похоже, судьба решила, что с меня на сегодня везения вполне достаточно, и подсунула мне эту злосчастную тетку у самого выхода:
– Ну что? Взял? – окликнула она, и я, скроив огорченную мину, пожаловалась:
– Нет! Сказал – без резюме не возьмет.
– Совсем сдурел! Резюме! Да до тебя тут вообще дефективная какая-то сидела, работа-то нехитрая, господи! Резюме! Повыучили словечек новомодных, а работать некому!
– Извините, мне пора, – быстро попрощалась я, боясь, что на ее крик выйдет сам Игнат Васильевич и мой обман тут же вскроется.
Я юркнула за дверь и побежала прочь от этого места, чувствуя некое облегчение – значит, мама действительно получила эту брошь от Игната в качестве платы за проигрыш. Уже полегче…
Ночевать я осталась у Иланы Григорьевны, чем очень обрадовала ее сестру – той с утра предстояло ехать на работу на другой конец города, и она с облегчением оставила серую от горя родственницу на мое попечение. Илана Григорьевна все еще находилась в какой-то прострации, держала в руках Светкин шарфик и то и дело подносила к лицу, вытирая несуществующие слезы. Мне казалось, что ей стало бы легче, если бы она смогла заплакать, но, похоже, препараты, которыми ее накачали, напрочь блокировали эту способность.
– Илана Григорьевна, – присев на корточки перед ее креслом, просила я, – давайте я вас уложу? Уже поздно, вы устали.
– Я еще посижу, – раскачиваясь из стороны в сторону, каким-то жутким, потусторонним голосом проговорила она. – Вдруг она сегодня придет?
Я почувствовала, как у меня от ужаса шевелятся мои так и не отмывшиеся до конца красноватые волосы. Илана Григорьевна выглядела совсем больной, почти безумной, и этот жуткий голос, произносящий такие страшные слова…
– Илана Григорьевна… вы меня узнаете? – аккуратно поинтересовалась я, держа в руках ее холодную ладонь. – Я Надя… Надя Закревская, помните?
– Конечно, Наденька… – тем же жутким голосом ответила она, глядя поверх моей головы. – Светочка скоро придет, ты дождись ее.
Я в очередной раз пожалела о своем отказе от таблеток, предложенных Васильковым, – сейчас бы мне пригодилась уже не пара, а значительно больше, потому что очень уж страшно…
Уложить несчастную женщину мне удалось только к двум часам ночи – видимо, организм устал сопротивляться, и она послушно дала мне подкатить себя к кровати, переместить на постель и помочь переодеться в ночную рубашку. Обычно, рассказывала Светка, она справлялась с этим сама, но сегодня, понятное дело, без помощи было не обойтись.
Илана Григорьевна уснула почти мгновенно, так и не выпустив из руки Светкин шарфик, а я, постелив себе на диване, так и не смогла закрыть глаза. В этой квартире все напоминало о Светке, и это меня подавляло, пугало и заставляло нервничать. Я, взрослая женщина, панически боялась всего потустороннего, и разговоры Иланы Григорьевны о том, что Светка сегодня непременно вернется, до предела взвинтили мою и так неспокойную психику. Когда в кухне с сушилки для посуды упала на пол неровно вставленная в пазы крышка, я взвилась едва ли не к потолку и больше не смогла лечь. Слава богу, завтра, в клинике, смогу отоспаться. Главное теперь – просто продержаться до утра и не сойти с ума от ужаса.
Игорь
В ординаторской все обсуждали операцию, проведенную накануне мужем Аделины.
– Повезло девчонке, – говорил, покуривая в открытое окно, анестезиолог, – что Мажаров как раз в этот день консультировал. Так, как он, из вас никто бы не собрал.
– Ну, почему? Вон Авдеев мог бы взяться, это ж не грудь, а лицо, – вдруг услышал Игорь, делавший вид, что его этот разговор вообще никак не интересует.
Он поднял голову от монитора и сразу понял, кто явился источником обидной колкости. Васильков. Огрызаться с заместителем главврача не хотелось, но и терпеть, как мальчик, шпильки от старого хирурга тоже.
– А что? И взялся бы, да не позвали, – сказал он, и Васильков, обернувшись, посоветовал:
– Вот и подумайте, в чем причина. Вы же были свободны. Единственный из всех хирургов, кто в тот момент не был в операционной, а вас не зовут, просят консультанта.
– Ну, куда мне до супруга главного врача. Рылом не вышел, регалий не хватает.
– А вот это ты зря, – негромко сказал стоявший ближе всех к нему Филипп.
– А почему зря? Не имею права мнение высказать? – вдруг понесло Игоря, и он уже не мог остановиться. – Я не обязан с придыханием обсуждать то, что сделал хирург, даже не работающий здесь. Любой из нас справился бы не хуже, если бы пришлось, так что не вижу смысла принижать наши навыки в угоду…
– В угоду? – перебил Васильков, снял очки и принялся протирать их краем халата. – Да ты, сынок, совсем не соображаешь. Любой справился бы, говоришь? Наверное. Да только все были делом заняты, а ты? Ты где был в этот момент, когда Аделина Эдуардовна за тебя маммопластику делала? И когда привезли девочку по «Скорой», решила тебя не звать – вдруг ты опять в истерику кинешься? Я бы тоже не позвал. Ты ненадежный, Авдеев.
– Я?! Я ненадежный?! – взвился Игорь, уязвленный в самое сердце. – Да, наверное, в пластической хирургии я пока не так хорош, как мог бы! И как непременно буду. Запомните! Но я хирург! И хирург хороший, кто угодно это подтвердит! А вы продолжайте восхищаться, выслуживайтесь!
– Ты совсем сдурел? – положив руку ему на плечо, спросил Филипп. – Тебе же стыдно потом будет, Игореха.
– Ну, если передадите – непременно будет, что ж. Но я как-нибудь переживу.
– Так и мы переживем, если ты от обиды заявление напишешь, – спокойно отозвался Васильков, возвращая очки на переносицу. – Листочек принести?
– Не дождетесь! – запальчиво выкрикнул Авдеев. – Я вам докажу, что вы все не правы!
– Прекратите детский сад, доктор Авдеев, – раздался у него за спиной холодный голос Аделины. – Что здесь происходит? Работы нет?
Игорь обмяк, словно из него выпустили воздух. «Интересно, слышала ли она хоть слово из того, что я тут нес? Какого вообще я влез? Пусть бы дальше стебали, надо же было…» – ругал он себя, испытывая чувство жуткой неловкости.
