— А вон там еще один, — Строев, обладавший острым зрением, показал куда-то в густую тень леса.
Старшина увидел возвышавшуюся над поляной долговременную огневую точку, сколоченную из досок. Оседлав крышу, двое немцев крепили на ней фанерные листы. Походило на то, что на этом участке фрицы пытались ввести в заблуждение советскую разведку и строили фальшивый огневой рубеж.
— Ну и мастера, — усмехнулся Щербак.
По периметру огороженного колючей проволокой участка стояли часовые, охраняя построенные декорации как особо важный объект.
По грунтовой накатанной дороге, негромко тарахтя, подъехала грузовая машина. Четверо немцев проворно взобрались в кузов и стали сбрасывать на траву рулоны колючей проволоки. А потом ловко, как люди, знающие свое дело, принялись натягивать на врытые столбы второй ряд колючей проволоки, закрепляя его скобами и забивая гвоздями. Работа двигалась споро. Немцы торопились. Декорации точно вписывались в огороженную площадь.
Приложив бинокль к глазам, Щербак стал изучать глубину поля, где две дюжины солдат в полевой немецкой форме, растянувшись в шеренгу, дружно копали траншею. Не углубившись в землю даже до колена, они принялись сооружать брустверы из земли и фанеры. Едва замаскировав отрытый объект, двигались дальше.
Шестеро пехотинцев подтащили в глубину поля короткие бревна и принялись сооружать нечто похожее на блиндаж. Другие копали линии сообщения — такие же узкие и неглубокие.
Подъехал еще один грузовик, из которого повыскакивали военные строители и тотчас же, не теряя времени, принялись под командованием тощего майора копать новые траншеи, сооружать наблюдательный пункт и блиндажи.
Старшина Щербак, усмехнувшись, передал бинокль Строеву:
— Посмотри, что они надумали. Строят ложные огневые позиции.
Разведчик приладил бинокль к глазам:
— Товарищ старшина, так они еще и каски на палки вешают, как будто кто из окопов выглядывает. Для чего это они?
— Не догадываешься? Наши на этом участке в наступление пойдут и захотят закрепиться на первой линии обороны. Занять немецкие позиции не сумеют, потому что их нет, и в чистом поле так и останутся. Спрятаться будет негде, тут на них немецкая артиллерия и обрушится. Всю пехоту в куски разорвет. Ориентиры тут у них пристреляны, пушки где-то за лесом стоят. В июле сорок второго под Сталинградом именно так наша рота полегла. Только восемь человек осталось. Повезло просто…
— А где настоящие окопы?
— Где-то метров за пятьсот отсюда.
Старшина вытащил карту и пометил на ней ложные окопы.
— Возвращаемся назад, нужно передать эти сведения в штаб.
Ползком добрались до густых зарослей, за ними, распрямившись в рост и соблюдая осторожность, направились к радисту.
Затаившись под кустом, Калмыков посматривал по сторонам. Автомат наготове, лицо сосредоточенное — того и гляди, полоснет очередью по любому, кто выйдет из чащи. Строев ухнул филином, Калмыков опустил автомат.
— Долго вас пришлось ждать, товарищ старшина, я уже переживать начал.
— Если бы что-то случилось, ты бы выстрелы услышал. Неужели думаешь, что нас без боя можно взять? — заметил Щербак.
— Кто знает, как там может получиться. Война штука такая… На ней всякое случается.
— Давай рацию распаковывай, передавай в Центр: в квадрате семьдесят один обнаружена ложная огневая позиция. Немцы роют неглубокие окопы, устанавливают фальшивые ДОТы и блиндажи. Готовят для нашей пехоты ловушку. Место, по всей видимости, пристреляно артиллерией и минометами. Постарайся в эфире не задерживаться, чтобы нас не засекли.
— Есть, товарищ старшина! — бойко ответил младший сержант и снял со спины ранец с рацией. Вытащив из кармана блокнот, быстро зашифровал сообщение.
Щербак глянул на небо. Хмурилось. Солнце, ясное всего лишь час назад, теперь скрывалось за серой пеленой. Не исключено, что будет дождь. Для разведчика лучшей погоды не придумаешь: размоет все следы, выбираться будет сподручнее.
Надев наушники, радист повертел ручкой настройки — в ушах раздался треск. Отыскав нужную волну, передал позывные и, дождавшись ответа, принялся быстро передавать шифрограмму.
Где-то совсем далеко, проникая сквозь лесной массив, послышалось всхлипывание паровоза. Ветер метался среди деревьев, шумно теребил кроны. Мерно, напоминая работу дятла, издалека доносились удары молотка. Невыносимо хотелось курить, но Щербак взял за правило: табак с собой не брать. Курево — вещь заразная, прилипчивая, может отвлечь и расслабить, а нервы в рейде должны быть обнажены, как оголенный провод, чтобы яснее чувствовать ситуацию. Вот вернемся, можно будет курить хоть до одури!
Богдан с некоторой завистью посмотрел на некурящего Строева. Тот даже не подозревал, каким мукам сейчас подвергается старшина.
— Все, передал, — объявил радист, снимая наушники.
— Ждем ответа.
Вынужденное ожидание — время, когда есть возможность поразмышлять, подумать о приятном, но в голову лезла только одно: Настя! Сердце вдруг защемило, словно в самую его середку попал осколок. Вот он зашевелился, закровоточил, мешает вздохнуть полной грудью.
Что за напасть его одолела! Как же ему вырвать эту занозу! Думал, вернется на фронт, все пройдет, все уляжется, да не тут-то было, не отпускает.
Щербак, как и многие другие, ушел на фронт в сорок первом добровольцем, через три недели после свадьбы. Кто бы мог тогда подумать, что война затянется в многолетнюю кровавую бойню, что немецкие войска будут стоять под Москвой. И что он сам, оказавшись в окружение подо Ржевом, будет считаться погибшим. Едва выбравшись из одного окружения, тотчас попал в другое. Добрался до своих в составе небольшого отряда только в октябре сорок первого года. Вряд ли кто верил тогда в его воскрешение, да и он сам воспринимал спасение не иначе как чудо. Вроде бы не верующий, креста не носил, иконы не целовал, однако сумел уцелеть в таком аду, из которого, казалось, и выхода другого нет, кроме как умереть. В какой-то момент Богдан даже сам поверил в свою неуязвимость, пока однажды его не контузило взрывной волной от взорвавшегося рядом снаряда.
Но по-настоящему его убила Настя, когда на его письмо из госпиталя написала ответ, что вышла замуж после того, как на него пришла похоронка. Чтобы не умереть от горя, решила не оставаться одной. Человек, который сейчас находится рядом с ней, пусть и не заменил бывшего мужа, но помог почувствовать себя живой и необходимой.
Выписавшись из госпиталя, Богдан получил пятидневный отпуск. Немного, конечно, но вполне достаточно, чтобы навестить родных, одним глазком глянуть на бывшую суженую. А потом и в обратную дорогу можно.
Уже подходя к дому, Щербак укрепился в желании вытряхнуть из мундира нового муженька (наверняка какой-нибудь тыловик) своей бывшей жены. Вытащить во двор и там без свидетелей поговорить с ним по-мужски. Богдан даже представил, с каким затаенным испугом на него будет таращиться поверженный враг.
