— Как это нет? — удивился капитан, все больше хмурясь.
— Карту я рядовому Строеву передал, когда нас немцы прижали, и к вам отправил. А сам прикрывать его остался. Думал, ему удастся дойти…
— Ты видел, как его убило?
— Трупа я его не видел, но снаряд упал точно в то место, где он стоял.
Капитан Сухарев покачал головой:
— Даже не знаю, что и сказать. Два бойца убиты, карты нет… У нас и так с людьми не густо, а таких боевых… Напишешь в рапорте обо всем, что случилось, и передашь мне.
— Валюсь с ног, товарищ капитан, разрешите вздремнуть хотя бы полчаса.
— Майор ждет от тебя донесения немедленно. Сначала напиши рапорт, потом можешь поспать.
— Есть написать рапорт!
Старшина Щербак вернулся в землянку. В ней было прибрано и очень уютно. Ощущение такое, что вернулся домой после долгой и трудной дороги. Все привычно, все знакомо. Некоторые детали, которые раньше не замечал, сейчас радовали взор и успокаивали. Дощатые нары, рассчитанные на шесть человек; небольшой столик, за которым можно перекусить или написать письмо в минуты затишья; на стенах, заменяя обои, висели цветные ткани. На тумбочке стояла керосиновая лампа.
Землянка была пуста. Часть бойцов находилась на позициях, другие — в карауле. Самое время снять сапоги и дать отдых натруженным ногам.
Нары, всегда такие жесткие, теперь показались ему мягкой колыбелью. Тонкое байковое солдатское одеяло представлялось периной, на которой он засыпал в далеком детстве.
В какой-то момент Щербак хотел поддаться искушению и, раскинув руки, вытянуться на постели. Но усилием воли поборол навязчивое желание, понимая, что если он ляжет, то уснет мгновенно и разбудить его не сумеет даже гаубичный залп. Впрочем, существовало слово, на которое он реагировал молниеносно: «Танки!» Тогда он вскакивал незамедлительно.
Старшина достал чистый лист бумаги, взял ручку. Некоторое время сидел в глубокой задумчивости, подбирая слова и переживая события минувшего дня, потом уверенной рукой вывел крупными буквами: «Рапорт».
Только когда было написано последнее слово, Богдан почувствовал громадное облегчение, осознав, что совершил что-то значимое: сумел выжить и донести до командования полученные сведения, а следовательно, смерть разведчиков была не напрасной. Позвав дневального, субтильного паренька, прибывшего из запасного полка несколько дней назад, передал ему несколько листков исписанной бумаги и распорядился:
— Отнеси в штаб полка майору Карнаухову.
— Есть, товарищ старшина, — энергично отозвался боец.
Обмундирование на дневальном хоть и новое, но явно не по размеру — с короткими рукавами и длинными бриджами. Туго затянутый ремень делал солдатика еще более нескладным. Богдан невольно задержал на нем взгляд. Сколько таких вот пацанов он похоронил за годы войны… Если честно, всех и не упомнишь. Из памяти стерлись лица. Большая часть новобранцев погибла в первом же бою, он не успел даже узнать их имена, все они остались для него безымянными…
Глаза у парнишки были крупными, выразительными. Замешкавшись у самого выхода, он смотрел выжидающе, как будто хотел что-то сказать.
— Как тебя звать? — спросил старшина.
Если убьют паренька, то на память останется не только случайное воспоминание, но и его имя.
— Кирилл, товарищ старшина. Я слышал, двое из разведки не вернулись…
Щербак невольно нахмурился, вспомнив, как в спину Калмыкову ударила прицельная очередь. Смерть радиста была мгновенной, он умер еще до того, как упал на землю. А Строев… Ладный был парень.
— Да.
— Разрешите мне в следующий раз с вами пойти в разведку.
— Все будет зависеть от того, как вовремя ты доставишь товарищу майору рапорт, — вполне серьезно отреагировал старшина. — Разведка ценит исполнительность.
— Это я мигом, товарищ старшина, — широко заулыбался Кирилл и выскочил из блиндажа.
Сняв сапоги, Богдан растянулся поверх байкового одеяла и сразу же провалился в глубокий сон.
Проснулся оттого, что кто-то энергично тряс его за плечо:
— Товарищ старшина, товарищ старшина…
Открыв глаза, Богдан увидел над собой склонившегося над ним Кирилла.
— Что случилось?
— Вас товарищ майор к себе требует. Сердится очень!
Не так он рассчитывал провести последующую пару часов. Ободряюще улыбнувшись расстроенному бойцу, произнес:
— Не дрейфь, красноармеец, все будет путем.
Обувшись, Богдан подхватил с лежанки пилотку и вышел в раннее утро.
Штаб полка размещался во второй линии обороны, в двух километрах от передовой позиции. По местным понятиям, это глубокий тыл. Прежде чем добраться до него, предстояло миновать несколько постов. Линия фронта — вещь серьезная, свободного хождения не допускает, и, чтобы пройти во вторую линию обороны, почти в тыл, нужны серьезные основания и разрешение командования. А оно у старшины Щербака имелось.
Показав удостоверение и назвав причину, по которой приходится оставлять первую линию обороны, он прошел через контрольно-пропускной пункт, на котором дежурили двое пожилых красноармейцев, и направился уже знакомой дорогой к начальнику разведки.
Здесь, в двух верстах от переднего края, все было по-другому, поаккуратнее, что ли. Даже окопы были не такие сырые, и укреплены они были не наспех, а обстоятельно, крепкими бревнами. В иных местах дно траншей предусмотрительно усыпали бечевником и щебнем, так что идти по ним было намного легче — ноги не проваливались в грязь; можно было выпрямиться в полный рост, да и сами окопы казались шире.
Землянки и блиндажи соединяли между собой аккуратные переходы. На пересечении ходов, как это бывает на дорогах, стояли аккуратные полосатые столбики, на которых висели указатели: «Мастерская оружия — 250 м», «Хозчасть — 320 м», «Полевой госпиталь — 410 м», «Ремонт обуви — 390 м».
Ниже, без затей, синим карандашом было приписано: «Вторая траншея налево». Это чтобы не заблудиться, а уж если кто и свернул не туда, то всегда отыщется добрая душа, которая укажет верный маршрут.
Пронумерованы были даже землянки и блиндажи: у дверей на черных, аккуратно вырезанных табличках виднелись цифры.
Старшина Щербак миновал расположение второго батальона, прочел на полосатом столбике: «Штаб полка — 230 м по правому переходу». Протопав по переходу, увидел большой блиндаж, огороженный колючей проволокой, с часовым возле входа.
— К майору Карнаухову, — объявил старшина, показывая «Солдатскую книжку».
Часовой отступил на шаг в сторону, пропуская Богдана. Старшина зашагал к дубовой двери по тропинке, уложенной темно-серой галькой.
Большое помещение блиндажа было разделено на четыре отсека, главный из которых занимал майор Карнаухов.
