— Разрешите? — спросил старшина, шагая в проем.
Кроме майора Карнаухова в блиндаже присутствовали командир роты капитан Сухарев и санинструктор Катя Измайлова, миловидное существо при начальнике разведки полка. Она писала за небольшим столом в углу блиндажа письмо. На передовой санинструктор не была ни разу, но красивую грудь ее уже украшал орден Красного Знамени. Откуда появилась награда — непонятно. Таких называют «военно-полевая жена». На войне и мужику непросто, а что уж говорить о женщине? Так что, наверное, ее можно понять и оправдать.
Девушка задержала взгляд на вошедшем и вновь принялась за письмо.
— Почему в таком виде, товарищ старшина? — строго произнес майор. — Вы подаете плохой пример красноармейцам…
— Виноват, товарищ майор.
— …воротник расстегнут, ремень висит, гимнастерка не знаю во что превратилась. А сапоги на вас такие, будто вы в них дерьмо месили!
— Товарищ майор, я не с танцулек вернулся, а в разведку ходил. — Богдан почувствовал, как внутри него закипала злоба. Главное, удержаться, не дать ей вырваться наружу. — Половину пути мне пришлось ползти на брюхе. Постираться не успел.
— Капитан, — повернулся Карнаухов к командиру роты, — у вас в полковой разведке все такие говорливые?
— Никак нет, товарищ майор. Старшина Щербак устал…
— Послушайте, капитан, я вижу, в вашем подразделении очень скверно обстоят дела с дисциплиной. Что будет в армии, если каждый боец начнет высказывать свое мнение. — И, повернувшись к старшине, потребовал: — Сначала приведите себя в порядок, потом будем разговаривать.
— Есть привести себя в порядок!
Старшина подтянул ремень, заправил гимнастерку, застегнул пуговицу на вороте и, распрямившись, посмотрел на рассерженного майора.
— Ты лучше вот что скажи, старшина, что за писульку ты мне передал? Какие такие ты там фальшивые позиции рассмотрел? — Подняв со стола аэрофотоснимки, майор, повысив голос, продолжил: — Вот только что получены данные воздушной разведки. Там, где вы показываете ложные позиции, на аэрофотоснимках видны сильно укрепленные рубежи. Доты, пушки, минометы… Эшелонированная оборона, колючая проволока в несколько рядов. И как мне все это понимать?
— Этого не может быть, товарищ майор. Я только что был там и своими глазами видел. Немцы готовят для нашей пехоты ловушку.
— Что же тогда получается? Летчики вводят нас в заблуждение и никаких позиций там не существует?
— Мне трудно сказать… Может, все дело в маскировке? Возможно, немцы таким образом сумели ввести нас в заблуждение. Мы подкрались к ложным позициям на расстояние двадцати метров, я видел все собственными глазами.
— Кто может подтвердить твои слова? — сурово спросил майор. — Где карта, на которую вы нанесли ложные и действительные немецкие позиции? Мне что, на Совет фронта с вашими бумажками идти? — он потряс над головой исписанными листами. — Кто мне поверит?
— Я все помню в точности, — заверил старшина, — могу проставить на карте все, что видел.
— Проставит он… Ты думаешь, что в штабе фронта недоумки сидят? Мне нужна карта, с которой ты ходил за линию фронта!
— Я написал в донесении, что я передал карту красноармейцу Строеву. Но он погиб, как и Калмыков. Вам придется поверить мне на слово.
— Поверить на слово, говоришь… — зло процедил Карнаухов. — А мне кто в штабе армии на слово поверит? А может, ты там и не был? — сурово спросил майор. — Может, ты все это выдумал? Страшно стало через линию фронта переходить, вот ты и пристрелил своих бойцов, а сам все это время под кустом просидел. Как ты можешь доказать обратное?
Старшина в ярости сжал кулаки. Оскорбление было вызывающим. И даже не по отношению к нему, старшине Щербаку, а больше — к погибшим его разведчикам. На это следовало ответить. Можно, конечно, сделать вид, что ничего не произошло, — обычный разнос начальства. Глядишь, и служба дальше пойдет по накатанной, а там и на повышение пойти. Но не ответить на оскорбление старшина Щербак не мог: это уже судьба, тут ничего не поделаешь. Будь что будет!
Богдан выдержал насмешливый взгляд майора и спокойно, отдавая отчет каждому сказанному слову и тому, что может произойти дальше, выговорил:
— Я на войне с первого дня, и никто никогда не смел меня обвинить в трусости. Я пулям не кланялся, думаешь, перед тобой прогнусь? Пока я там с бойцами под немецкими снарядами ползал, ты тут в тепле и сытости бабу на перине щупал!
Старшина наблюдал за тем, как меняется лицо майора. Поначалу бледное, оно постепенно наливалось багрянцем. Животной злобой была переполнена каждая клетка майорского рыхлого тела.
Рядом стоял побледневший капитан Сухарев и так же молча наблюдал за происходящим. В углу, оторвавшись от письма, в ужасе застыла хорошенькая санинструктор.
Потянувшись к кобуре, майор Карнаухов зашипел:
— Да я тебя здесь же… за саботаж пристрелю! У меня есть на это право…
Договорить майор не успел: хлестким коротким ударом старшина опрокинул майора в угол блиндажа. Пистолет грохнулся под ноги санинструктору.
— Я тебя, гада, сначала сам придушу, а уже потом под трибунал пойду, — шагнул Щербак к майору, рассчитывая завершить начатое.
Безысходная горечь, сдерживаемая в последние сутки, неоправданные жертвы во время наступления, потеря боевых товарищей, измена любимой, собственная исковерканная жизнь — все разом вырвалось из него раскаленной лавой, сжигая всякие надежды к отступлению.
Цель была одна — задавить этого гада прямо в штабе полка! Перед собой он видел расширенные от ужаса глаза майора. И вот когда нога поднялась, чтобы пнуть его прямо в приоткрытый от страха рот, старшина услышал отчаянный крик стоявшего рядом капитана:
— Отставить! — Щербак почувствовал на своих плечах его крепкую хватку, из которой не вырваться. — Остынь, старшина!
Майор Карнаухов тяжело поднялся, из рассеченной губы сочилась кровь. Задыхаясь от гнева, он прошипел:
— Допрыгался, старшина! На старшего офицера руку поднял! Ты думаешь штрафбатом отделаться? Не выйдет! Я тебя лично перед строем расстреляю за невыполнение приказа! У меня рука не дрогнет!
— Товарищ майор, может…
— Что «может»? — перебил капитана Карнаухов. — Может, простить его? Или мне поклониться ему за науку?
Подняв с пола пистолет, майор какое-то время держал его в руке, соображая, как быть, потом с силой воткнул его в кобуру и крикнул Кате Измайловой:
— Комендатуру мне набери!
— Сейчас, товарищ майор.
Набрав нужный номер, она протянула телефонную трубку Карнаухову.
— Начальник разведки полка майор Карнаухов. Вот что, дежурный, пришли в штаб полка патруль. Нужно арестовать саботажника и паникера старшину Щербака… Мне что, нужно еще что-то объяснять? На старшего офицера руку поднял. Никуда он не денется. За ним присматривает капитан Сухарев. — И, бросив трубку, позвал: — Дневальный!
