Подполковник Баранов с ревнивой внимательностью наблюдал за неспешными действиями Тимофея. Не старый, но с сухими глубокими морщинами на лице и мускулистыми сильными руками, какие бывают только у человека, привыкшего к простому физическому труду, он внушал капитану доверие. Несмотря на внешнюю простоту, подполковник был с хитрецой, присущей людям, выросшим на земле. Более надежной опоры, чем такие люди, Советской власти не сыскать.
— Сержант Кондрашов у меня на особом счету, все-таки авиационная разведка — подразделение повышенной секретности, должен же я знать, что там происходит.
— Должны, — согласился капитан Романцев, переворачивая очередную страницу. — По положению в каждом подразделении должен быть информатор. — Некоторое время он вчитывался в текст, перебирая страницу за страницей. Подполковник Баранов нервно крутил в руках карандаш. — Значит, он попал в окружение?
— Да, его часть стояла под Минском. Западный фронт… Отступал в Белосток вместе с Первым стрелковым корпусом Второй дивизии. Вы же знаете, что там творилось…
Тимофей знал. По долгу службы ему приходилось сталкиваться с бойцами и офицерами, вырвавшимися из Минского котла. А с год назад ему удалось прочитать подробную записку начальника Третьего отдела Десятой армии полкового комиссара Лося, которого возмутило поведение маршала Кулика, отправленного Верховным главнокомандующим на Западный фронт для руководства армией и организации контрудара силами конно-механизированной группы.
Выехав на передовую, маршал тотчас же попал в окружение с остатками Десятой армии, и только по истечении двух недель ему удалось пробиться к своим. Но самое скверное было в том, что он, в нарушение распоряжения Верховного главнокомандующего ни при каких обстоятельствах не снимать знаки различия, не избавляться от документов и не снимать награды, приказал своему окружению уничтожить все документы, идентифицирующие личность, и избавиться от наград. (Надо признать, что его приказ выполнили не все.) Переодевшись в крестьянскую одежду, он выбирался из окружения на реквизированной подводе, выдавая себя за колхозника.
Маршала Кулика следовало бы отдать под трибунал в тот же день, как только он вышел из окружения. В этом случае удалось бы избежать огромных и бессмысленных жертв, случившихся несколькими месяцами позже под Керчью и Ростовом, где Кулик снова принял командование войсками. Вопреки ожиданиям, Сталин пожалел его и во второй раз, понизив в звании до генерал-майора.
В ту пору перемалывались целые армии вместе с командующими, так что до одного конкретного человека никому не было дела. Немцы, пользуясь неразберихой, внедряли в ряды отступающих своих агентов. В ту пору их особенно не допрашивали, было не до того, просто расстреливали на месте.
— Мне известно вот что… Бывший маршал Кулик пробыл в окружении четыре недели и вышел в Белосток двадцать третьего июля, а Кондрашов добирался полтора месяца. Вы не спрашивали у него, где он находился все это время?
Подполковник Баранов нахмурился. Дотошность молодого капитана его раздражала, но в его словах была правда, а потом, несмотря на разницу в звании, Романцев обладал куда большими полномочиями и возможностями, чем он. Следовало смириться или, во всяком случае, сделать вид, что ничего не происходит.
— Неужели вы думаете, что, допуская его к такой важной работе, как авиационная разведка, я не проверил его досконально?
— Не думаю, товарищ подполковник. — Романцев поднял глаза на Баранова, ожидая ответа.
Баранов покачал головой:
— Ну и настырный же ты малый! Уверен, до больших чинов дослужишься.
— Товарищ подполковник, — строже, чем следовало, произнес Романцев, — я служу Родине, а не чинам.
— Ну-ну… На моей памяти из окружения выходили и через два, и через три месяца, и даже больше… Кто партизанил, кто скрывался. Выходили к своим и опять попадали в окружение, потом опять прорывались. Время тогда было такое. Многие из тех, кто попал в окружение, сейчас командуют полками и дивизиями. Положено проверять не более двенадцати часов, а я потратил на него двое суток! Я все-таки представлял, чем ему предстоит заниматься. Вас устраивает такой ответ?
— Вполне… Мне нужно переговорить с ним.
— Воля ваша. Только ни полслова, ни намека о том, что вы знаете, что он — мой информатор.
Попрощавшись, Романцев вышел из штаба, чувствуя на себе пронизывающий взгляд подполковника Баранова. Где-то между лопаток запекло.
* * *
Еще через час капитан Романцев вернулся в расположение дивизиона авиационной разведки. Самолеты, прикрытые маскировочной сеткой, стояли на прежних местах. Их можно было заметить лишь при ближайшем рассмотрении. Сливаясь с соседним лесом, они выглядели неприметно.
Взлетная полоса, частично спрятанная под сетку, напоминала кусочек убранного поля с неряшливо торчащими колосками. По обе стороны от нее росли злаки. Ни квадратов, ни линейных насаждений — никакой правильной геометрии, все якобы вразброс, бессистемно. Именно таким образом можно укрыть аэродром от внимания вражеской эскадрильи. Такой продуманный беспорядок вполне оправдал себя — за время существования аэродрома на его территорию не упала ни одна вражеская бомба.
Тимофей не однажды допрашивал пленных немцев, в один голос утверждавших, что русские — большие мастера маскировки. Возможно, так оно и было. Во всяком случае, то, что Романцев видел здесь, на секретном аэродроме, внушало уважение.
Дешифровщик сержант Кондрашов оказался на месте. Разложив на столе снимки, он пристально изучал их в бинокуляр, делая пометки ручкой. Заметив вошедшего Романцева, он резко поднялся.
— Садитесь… Я из военной контрразведки Смерш, капитан Романцев. Есть разговор. — Тимофей внимательно следил за лицом Кондрашова.
Дешифровщик выглядел спокойным, даже немного флегматичным. Ни вошедший капитан, ни предстоящий разговор с оперативником его не напугали. Вот сейчас служебные формальности закончатся, и можно будет вернуться к прерванной работе.
— Вы воюете с сорок первого года? — спросил Романцев.
Крупные ладони сержанта покоились на столе: ни дрожи в пальцах, ни суетливых движений — ровным счетом ничего такого, что могло бы указывать на нервозность. Даже удивительно, хоть бы занервничал, что ли, забеспокоился, все-таки с представителем Смерша беседуешь. Случается, разговариваешь с таким вот подозреваемым, и вроде бы беседа безобидная, а он испариной покрывается, будто в жар его кидает.
Неужели не произвел впечатления?
Сержант в задумчивости почесал круглый подбородок. На запястье — трофейные часы с широким ремешком, из-под которых уголком выглядывает широкий шрам. Похоже на ожог, не иначе, ранение.
— Так точно, с сорок первого, — спокойно, без внутреннего напряжения ответил дешифровщик. — Как и многие. Время такое. Родину защищаем.
Слова правильные подбирает. Упрекнуть не в чем.
— И в каком полку начинали?
