– Да хоть вот этим, – с этими словами Антонина шагнула ко мне и без предупреждения ткнула меня пальцем прямо в бок. Я аж взвизгнула (щекотно же!), а в следующее мгновение что-то изменилось. В боку как будто появилась дыра, в которую тут же задул холодный наэлектризованный ветер. Тело завибрировало, и сквозь него хлынул звуковой поток, нечто среднее между бульканьем, бормотанием и фарфоровым звяканьем верхних клавиш фортепиано.
– Ч-что эт-то?
– Ухо, – голос Антонины прозвучал как далекий тяжелый гром, – Или глаз – как тебе угодно. Ты хотела ухо подальше от мозга. Пожалуйста. Теперь ничего не мешает?
– Н-нет, – выговорила я, стараясь не прикусить язык, через который с комариным звоном шел слабый электрический ток.
– Тогда работай. Пятьдесят секунд. Отсчет пошел.
– С-сейчас…
Я автоматически закрыла глаза и обнаружила, что они мне уже не очень-то и нужны. Новое ухо-глаз заменяло их на двести процентов. Теперь я поняла, зачем Антонина привела нас в безлюдный парк – в общественном месте я бы сошла с ума за несколько минут. Промелькнула пугающая мысль – а как же я дальше-то буду жить с этим суперчувствительным ухом под мышкой? И сразу ушла – поток звуков-ощущений мощной, плавной волной вымыл ее из мозга, как и все остальные мысли. Материя словно текла сквозь меня, и мне это, пожалуй, даже нравилось. Пространство обретало такие измерения, какие мне и не снились. Я вдруг увидела, что вокруг меня – сотни и тысячи живых и неживых существ, которые меня видят, и более того – некоторые из них чего-то от меня хотят. И не успела я удивиться тому, как условна граница между живым и неживым, как услышала новый звук. Чужой и враждебный. Далекий, зловещий механический рев.
А потом раздались крики о помощи.
Глава 3. Чужой домен
Потом Люда рассказала мне, как все это выглядело со стороны. Несколько минут я стояла на месте, к чему-то прислушиваясь, потом как будто испугалась, а затем, не открывая глаз, очень уверенно почесала через полянку в березняк. Дойдя до опушки, остановилась и взволнованно крикнула: «Держитесь! Я иду!»
Девчонки, не разобравшись, кинулись ко мне, но Антонина зашипела на них, замахала руками – типа, не мешайте! В этот миг я шагнула между двух берез и пропала. Будто растворилась в воздухе.
Никакой перемены я сама не заметила. Просто побежала туда, откуда доносились крики. Не могла не побежать. Тонкие, пронзительные звуки рвали сердце, требовали немедленно что-то предпринять. Слов я не могла разобрать, но интонации были совершенно недвусмысленные. Страх и отчаяние, безнадежный крик в пустоту… В первый миг я даже не подумала – а кто это кричит? Призывы раздавались все ближе, теперь они неслись с разных сторон, но вокруг меня были только деревья… А потом березняк неожиданно закончился, и я с разбега выскочила на край обрыва.
Парка дальше не было. Прямо у моих ног земля, перепаханная следами тракторных гусениц, уходила отвесно вниз. Я стояла на бровке гигантского котлована. Он был так глубок, что его дно терялось в темноте. Из этой темноты доносился отдаленный механический гул, непонятные стуки, скрежет… И заглядывать туда, а тем более спускаться, не хотелось. Вдалеке, на противоположной стороне котлована – пожалуй, в километре, а то и больше, – светились тысячи огней какого-то незнакомого микрорайона. Солнце уже зашло, небо у горизонта было багрового оттенка венозной крови, перетекающего в вышине в густо-лиловый. Над новостройками всходила ядовито-желтая луна. Первой моей мыслью было: «Что-то рано сегодня стемнело…»
А второй – «Черт! Черт! Как меня угораздило?!»
Безо всяких сомнений, я каким-то образом угодила в чужой домен. Нарушив тем самым сразу три запрета: а) не проникать в чужие домены без ведома и позволения хозяина; б) не творить вне училища, и в) не заниматься демиургией без санкции Антонины.
Тонкие жалобные крики неслись теперь со всех сторон сразу. Может, это призраки?
Несколько минут я растерянно топталась у края пропасти, не зная, что делать. Если это действительно чужой домен, то надо немедленно уносить отсюда ноги, пока меня не поймала с поличным Антонина или местный демиург. Но я просто не имею права уйти, пока не найду того, кто зовет на помощь. Мне не было страшно – видала я места и похуже, – но крики…
Откуда-то снизу на излете пришла волна глухого грохота, напоминающего звук взрыва. Он был таким слабым и отдаленным, что я бы не обратила на него внимания… если бы у меня под ногами не дрогнула земля. Я замерла, насторожилась – и мое новое супер-ухо сработало «на пять».
Пространство затопил стремительно нарастающий шелест, взвыл ветер, и вокруг меня грянул многоголосый вопль. Предсмертный, – каким-то шестым чувством поняла я, – и ноги сами рванулись в обратном направлении, в сторону от котлована. В тот же миг земля качнулась и поехала у меня под ногами – в сторону провала. Там, где я только что стояла, зазмеилась трещина. Огромный пласт земли, вместе с растущими на нем березами, оторвался от края и медленно обрушился в темноту. Еще мгновение – и я бы провалилась с ним вместе. Над краем пропасти поднялось облако пыли, крики постепенно затихли, и вскоре их сменил едва слышный горестный плач.
У меня закружилась голова. Тяжело дыша, я села на корточки, прислонившись спиной к ближайшей березе. Я слышала, как она тихонько плачет, оплакивая своих погибших родственниц. В супер-ухе, кажется, застряли последние чаячьи крики гибнущих берез – я чувствовала, теперь они будут мне сниться.
В голове не укладывалось, что чудом избежала гибели.
«Надо валить отсюда», – подумала я, но коленки были как кисель. И тут снова дрогнула земля. Я вскочила на ноги и кинулась в березовую рощу. Где выход?! Где тропинка, по которой я сюда пришла? Ну почему я никогда об этом не думаю! Ага – эти две березы, кажется, мне знакомы… Я сделала несколько пьяных шагов, и в этот миг чудо-ухо подло отказало… и весь мир исчез.
Очнулась я от сладковатого металлического вкуса – если, конечно, бывает сладкий металл. Кто-то изо всех сил совал мне в рот таблетку валидола.
– Уберите, – промямлила я, вяло сопротивляясь. – Не поможет…
И снова отключилась.
В следующий раз меня вернул к жизни липкий холодный ручеек, стекавший мне за шиворот. Вскоре вернулся слух, и я узнала озабоченный голос Люды. Пепси-колой поят, дуры! Я открыла глаза, приподняла голову, открыла рот, чтобы сказать им – «Не надо!», – и мне в рот сунули сдобную булочку.
– У нее голодный обморок! – убежденно говорила кому-то Люда.
Я обнаружила, что лежу на краю экзаменационной полянки, под голову мне подсунут мой собственный рюкзак, рядом хлопочет Люда и неприкаянно топчется Галушкина, а чуть подальше стоит хмурая Антонина и смолит, как паровоз. Собравшись с силами, я выплюнула булочку и почти внятно сказала:
– Все… в порядке.
На том зачет, в общем-то, и закончился. Когда я окончательно пришла в себя, Антонина отпустила девочек по домам, а мне велела проехаться с ней до училища – проконтролировать, чтобы я снова не свалилась где-нибудь в метро.
