– Ну, ясное дело, все боятся. Конечно, это личное дело каждого демиурга, что там происходит у него в домене. Но с тех пор, как там без вести пропала целая куча народу…
– Стоп! Какого еще народу?!
Я напряглась. Наконец-то промелькнуло что-то конкретное. Насчет пропавших в Пятне Страха людей мне никто ничего не говорил. И даже поганый Джеф, который наверняка должен был об этом знать и предупредить нас, прежде чем тащить через котлован…
– Ты не знаешь?! – в свою очередь изумился Костя. – Исчезло несколько человек из местного художественного училища. Директриса и группа преподавателей. Причем, такое интересное совпадение – все они были связаны с Чистым Творчеством. Тел не нашли. Пропали, и все. В Академии уверены – дело именно в Пятне Страха.
– Прикольно… Так может, они это Пятно и создали?
Костик усмехнулся.
– На них-то в первую очередь и подумали. Но они все давно известны, на хорошем счету. Потом, у всех остались жены, дети… Я тоже думаю, что они ни при чем. Им не хватило бы ни умения, ни… отмороженности, что ли?
– Как это?
– Ну не знаю… Надо быть абсолютно ненормальным, чтобы сотворить такую штуку. Это все равно, что поставить крест на своей карьере мастера и учителя, наплевать всем в глаза, и, главное, непонятно, с какой целью…
– А почему же меня-то туда направили?! – подумала я вслух. – Что это за практика такая?
Костик пожал плечами и принялся намазывать себе бутерброд.
– Вот уж не ко мне вопрос. Хочешь печенья?
Несколько минут мы молча пили чай и жевали бутерброды. Где-то на кухне ругались и хлопали дверью. Часы величественно отбили четверть часа. Мои мысли приняли новое направление.
– Теперь еще вопрос. Ты ничего не слышал о деятеле по прозвищу «Лесник»?
Костик кивнул с набитым ртом.
– И даже встречался с ним, – сказал он, прожевав булку. – Он один раз к нам домой заходил. Крутой чел, резкий такой. Иногда наведывается в Академию. Но он не в системе, а сам по себе. Папа говорил, его там побаиваются…
– Как ты думаешь – не он ли создал Пятно Страха?
– Вряд ли. Зачем ему? У него уже есть домен – какой-то лес, ха-ха… И город он не любит – он так папе сказал. Думаю, Лесник тут ни при чем.
– А ты знаешь, что Оксана Галушкина – его дочка?
– Нет! – Костик аж на диване подскочил. – Да ты что?! Ни фига себе! Столько лет от всех скрывал!
Немного подумав, он добавил:
– Хотя если у такого сильного мастера такая никудышная дочка, то это как раз неудивительно. Стыдно же…
«Ничего ты не понимаешь», – хотела сказать я, но не стала – зачем? Если Галушкина по каким-то своим соображениям столько лет создавала имидж дуры, пусть все так и останется…
– А вообще, ты не с того начинаешь, – заявил Костик, покончив с бутербродом. – Ломишься туда, где ничего нет. Надо искать корни.
– Какие еще корни? Рок-группу?
Костик встал из-за стола и с загадочным видом сказал:
– Пошли.
Комната Костика была тоже длинная и темная – хоть Раскольникова сюда вселяй, – однако уютная. Продавленный складной диван, комп, стеллажи с книгами, стойки с дисками – все, что парню нужно для жизни. Под столом блестят наборные гантели. На стенах прилеплены фотки, все с незнакомыми рожами, какие-то дипломы в рамках, вымпелы…
– Это из школы олимпийского резерва, – небрежно сказал Костик.
«Хвастун все-таки, – устроил себе доску почета», – подумала я не без зависти, глядя на гантели.
У Рыжика дома тоже есть фамильная пудовая гиря, покрытая многолетним слоем пыли. Она олицетворяет несбыточную мечту Рыжика о шикарной атлетической фигуре.
Костик уже сидел за компьютером и давил на мышь.
– Вот, смотри, – сказал он, не отрываясь от монитора. – Шарился как-то в сети и наткнулся случайно… Оба-на – знакомая фамилия! Захожу и читаю…
Я заглянула Костику через плечо.
«…и все достало. Холодный современный город, чистый и мертвый, как обмытый покойник. Здесь не бывает ни зимы, ни лета, ни других времен года. Тут вообще нет времени. За окном серо и нет никакой разницы – утро или вечер. Сегодня воскресенье, все как вымерло – бюргеры спозаранку дружно поперлись в свою выхолощенную церковь. Сижу совершенно одна, идти никуда не охота. Да еще за окном торчит полуразрушенный готический собор – пятьдесят метров коричневого камня, оставленный в таком виде в память об английских ковровых бомбардировках 1945 года. От всего довоенного Дрездена остался только этот скелет. Когда я смотрю на него, на меня накатывает клаустрофобия. Весь этот бесконечный день – словно бездонная трясина, и чем дольше я в ней барахтаюсь, тем глубже погружаюсь, пока не потону окончательно. Разум говорит, что можно забить на Академию, бросить все и прошвырнуться на недельку-другую куда-нибудь в Амстердам, но что-то подсказывает – от всего этого не убежать. Только уничтожить…»
– Что это за чернуха?
– «Живой журнал» Катьки Погодиной. Она уже год как в Германии учится. Скучно ей там, похоже.
– Погоди, а как ты туда попал? В этот журнал? Это же, наверно, личное?
– Смотри, – Костик навел курсор на три веселеньких значка наверху окна. – Вот так – я гость. Могу зайти и посмотреть так сказать, вывеску. Только то, что хочет показать случайному визитеру хозяин дневника. Как только я зашел, с того мига он тоже меня видит. Вот это сердечко – друг. Если хозяин внимательно рассмотрел меня и я ему понравился, я получаю разрешение на вход в дневник. Могу его читать, оставлять комменты…
– Ну понятно. Да ну. Я еще понимаю, фотки постить. А личный дневник, который все могут читать… Эксгибиционизм какой-то.
– Не без того, – подтвердил Костик. – Но временами любопытно. Вот так заглянешь в чужую душу… и испугаешься.
Это он точно подметил. Мне вдруг представилась Катька – в Дрездене ее описания. Вечно холодном индустриальном городе, где не бывает солнца, где на улицах нет людей – все или на работе, или в церкви. С этими жуткими развалинами в центре… Как мертвое тело, оплетенное проводами и железом. Такой суперсовременный киборг с древним, черным, давно прогнившим сердцем…
– Бр-р ну и жуть этот Дрезден!
– Может быть, он совсем не такой. Может, это она его таким видит… или творит…
Я вздрогнула.
– Это ты на что намекаешь?
– То, что ты тут видишь – это просто Катькино плохое настроение, – задумчиво сказал Костик. – Которое завтра пройдет… Она не пытается реализовать то, о чем думает…
– Глупости говоришь. Катька – иллюзионистка. Да и если бы она могла, то никогда не бы не посмела…
– Ну и что? Рано или поздно наверняка найдется кто-то, кто сможет переступить через запрет, и попытается воплотить свой кошмар в реальность. Помнишь, о чем я говорил на выпускном?
