– Что за теория?
– Кажется, ее придумали эти… Буддисты.
В прошлом году основательно подсевшая на буддизм Эзергиль загрузила им всех своих знакомых, в том числе меня. Поскольку всякими религиями я никогда особо не интересовалась, индийская философия со свистом влетала мне в одно ухо, а вылетала в другое. Но какие-то крохи, видно, по пути все-таки осели.
– Буддисты, – морщась, повторил Саша. – Понятненько. Кришна Харе.
– Саш, ну я же серьезно!
– И я тоже. Откуда она взялась, эта всеобъемлющая иллюзия? Где прячется тот супер-мастер, который ее наводит?
Я покопалась в памяти.
– У них был бог иллюзий – Мара.
– Не слышал о таком. И что, он там самый могущественный?
– Вроде да…
– А при чем тут тогда Будда?
– Он как раз боролся с этим Марой… О! Он и развеял иллюзию! Потому-то он и победил!
– И каким же образом? – насмешливо спросил Саша, с ухмылкой наблюдая, как я сама себя загоняю в мифологические дебри. – Как можно развеять иллюзию, если она – это весь мир? Уничтожить вселенную, что ли?
– Он…
И тут мне вспомнился один замысловатый фильм, на который меня таскала Эзергиль прошлой зимой. В этом фильме все непрерывно несли заумь и превращались, один только Будда неподвижно сидел под баобабом и спокойно улыбался. В конце фильма злобный бог Мара, устраивавший все эти превращения, понял, что ему ничего не обламывается, и явился Будде, чтобы лично задурить ему мозги. Теперь, спустя год, до меня, наконец, дошло, о чем они там спорили. И что имел в виду Будда, когда доброжелательно сказал Маре: «Тебя на самом деле не существует», – и Мара, чертыхаясь, исчез, канул в какой-то пруд…
– До Будды доперло, что никакого Мары нет! – торжествующе объявила я. – И мира, понятное дело, тоже. Мир – это иллюзия, которую человек сам на себя наводит!
– Что за…
Сашино выражение лица вдруг изменилось. Он нахмурился и замолчал.
А ведь тот фильм с исчезновением Мары не закончился, с тревогой вспомнила я. Он шел еще минут десять. И все это время там что-то происходило… что-то совсем непонятное, но очень важное…
– Спасибо, – рассеянно сказал Саша, поднимаясь из-за стола. – Геля, пойду-ка я к себе в комнату. Мне надо кое о чем подумать…
И неожиданно вышел, бросил меня на кухне одну в компании объедков и пустых бутылок. Что я не так сделала? Что опять сболтнула не в тему?
Другая бы на моем месте уж придумала, как позаботиться о своем уставшем воине: еды бы гору наготовила, развлекла легкой застольной беседой, одновременно непринужденно наводя в доме порядок… А я накормила героя хилыми покупными салатиками да загрузила буддизмом. Нет, не выйдет из меня самурайка…
Я ждала минут двадцать, пока у меня не лопнуло терпение, но Саша так и не вышел. Тогда я плюнула и стала устраивать себе ночлег. Поскольку никаких инструкций от хозяина дома не поступило, мне, очевидно, предстояло ночевать в гостиной на диване. В платяном шкафу я откопала спрессованную в монолитный блок стопку постельного белья, застелила себе постель, разделась, выключила свет и забралась под одеяло.
Сна не было ни в одном глазу. От дивана разило табаком. Открыла окно, чтобы проветрить комнату – сразу замерзла. Все-таки тяжело засыпать в незнакомой квартире. Даже небо за окном чужое. У меня дома из-за соседних крыш и деревьев виден только крошечный голубой или серый лоскуток. А тут глянешь наружу, и видишь весь небосвод целиком. Новостройки Комендантского как будто накрыты колоссальной перевернутой темно-синей чашкой. По краям чашка розовая – на западе еще вчерашний закат, а на востоке – уже завтрашний рассвет, а посредине, в самом донышке, висит луна, похожая на маленькую спелую дыню. Я посмотрела на электронные часы, стоявшие на серванте: ноль-сорок. Вспомнила о родителях. На душе стало тревожно, неуютно.
Как я теперь буду с ними объясняться? С мамой-то мы как-нибудь договоримся, но папа…
Мобильник был отключен уже давно, чтобы родители не доставали меня звонками. Я, вздыхая, подключила телефон, послала родителям эсэмэску, чтобы не беспокоились за меня, и снова его выключила. Потом с ними поговорю… когда соберусь с духом.
В прихожей вдруг раздался телефонный звонок. Телефон звонил и звонил. Из Сашиной комнаты не донеслось ни звука. Умер он там, что ли? Ладно – чему бывать, того не миновать. Я отправилась в прихожую и взяла трубку, повторяя про себя мантру: «Я взрослый самостоятельный человек. Несу ответственность за свои действия…»
– Геля, – раздался в трубке ледяной голос папы. – Я сижу внизу в машине. Даю тебе пять минут на то, чтобы спуститься.
«Ну, дверь-то он вряд ли будет ломать», – промелькнула у меня мысль, пока я подходила с трубкой к окну. Внизу действительно стояла машина с зажженными фарами.
– Это ты там внизу?
– Да, я. Быстро собирайся и уходи оттуда.
– С чего это ты решил, что я с тобой поеду?
В трубке застыло предгрозовое молчание. Сложно сказать, кто из нас был больше удивлен и возмущен – я ли папиной бесцеремонностью, или он моим неповиновением.
– Я даже спрашивать ни о чем не буду, – заговорил папа. – Все равно соврешь, как ты врала нам с мамой уже несколько месяцев. Об одном жалею – что сразу не вызвал санитаров, когда ты нагло притащила своего дружка к нам домой.
– Саша вовсе не мой дружок!
– Не хочу даже слушать твои лживые оправдания. Ты хоть понимаешь, что губишь все свое будущее, связываясь с подобным типом?
– Господи, да о чем ты, папа?
– Я жду еще пять минут! – рявкнул отец. – После этого уезжаю, и домой можешь больше не возвращаться.
У меня все внутри похолодело. Вот оно – именно то, чего я боялась. Но через мгновение я разозлилась так, как никогда в жизни. Не было на свете человека, который чего-то добился бы от меня угрозами.
– Уезжай, – твердо сказала я, подавляя гнев. – Я сама приеду, когда разберусь с делами.
– Можешь не приезжать, тебя никто там не ждет. Мне тебя жаль, дурочка, – сказал папа и повесил трубку.
Я увидела, как машина под окнами тронулась с места и исчезла за углом дома.
«С ума сошел», – пробормотала я, кладя трубку на место. Это к папе надо вызывать санитаров, а не к Саше! Как я все-таки мало знаю людей. Особенно тех, кого считала близкими.
Я вернулась в комнату и начала одеваться. Похоже, мне сегодня ночью спать не придется. Какой уж тут сон! Папин звонок совершенно меня деморализовал. Когда Саша был рядом и обнимал меня за плечи, у меня не было никаких сомнений в своей правоте. И я была готова защищать наше право быть вместе перед кем угодно. Вот только есть ли это «мы»? На миг я ужаснулась. Что я тут делаю, в грязной чужой квартире, у парня, с которым еще утром меня ничего не связывало? Которого так тяготит мое присутствие, что он оставил меня тут одну и спокойно ушел спать, вместо того, чтобы утешать меня и доказывать, что я правильно поступила, сбежав из дома? Может, лучше уехать? Прямо сейчас?
