Внезапно перспектива выпускного бала, предстоящего через три недели, стала выглядеть гораздо менее ужасающей – теперь я знала, что у меня может быть самый лучший спутник на свете. Плакаты, которые висели по всей школе, больше не казались издевательскими или намекающими на то, что мне грозит провести еще один год в одиночестве. Наоборот, они стали приятным напоминанием, что в этом году все будет иначе. Я могла нарядиться в какое-нибудь безумное платье и купить жутко неудобную бутоньерку, которую толком никто не знал как прикрепить на своего спутника, и у меня могли быть нормальные истории из старшей школы, с компрометирующими деталями, которыми я могла поделиться, когда буду старше.
Когда после математики прозвенел звонок на перемену, в моем животе был полный хаос из бабочек. Я знала, что обычно в это время могу встретить Джорджа, и едва могла дождаться, чтобы увидеть его снова. Предвкушение встречи охватило меня уже на контрольной, и я не могла вспомнить ни одной задачи, которую решила всего пару минут назад.
Мы с Грэйс вышли в коридор, и я тут же его заметила (сначала, конечно, волосы). Сегодня утром он причесался более старательно, и на нем была одна из его лучших футболок с марвеловскими супергероями, не выцветшая и не заношенная.
– Привет, – сказал он, когда я подошла к нему.
– Привет.
Я чувствовала, как мое тело снова невольно тянется к нему, как будто его близкое присутствие означало: «Да, кажется, я должна тебя поцеловать». Мы были уже в нескольких сантиметрах друг от друга, когда Джордж внезапно свернул по коридору.
– Хочешь, я провожу тебя до спортзала? – спросил он сдавленным голосом.
То есть публичная демонстрация чувств не по нему? Принято к сведению.
– Я хочу, чтобы ты проделал отвлекающий маневр и я могла сбежать с физкультуры.
– Что у тебя на уме? – настороженно спросил он.
– Погоди. Серьезно, ты готов прогулять? – спросила я.
Он пожал плечами.
– Ну, мы можем пойти в музыкальный зал. По крайней мере, никто и никогда не проверяет, есть ли там прогульщики. Так что мы все стягиваемся туда, когда не хотим идти на урок.
– Прекрасно. – Я улыбнулась. – У тебя хороший репетитор, который подговаривает тебя прогуливать уроки.
– Да, клевый, – согласился он.
Мы пошли к музыкальному залу. Я остро ощущала, насколько мало было расстояние между нами, и едва удерживалась от того, чтобы взять его за руку. Никогда в жизни мне так не хотелось прочитать чьи-то мысли. Чувствовал ли он искры между нами? Хотелось ли ему тоже коснуться моей руки? Мне нужно было что-нибудь – что угодно, – что подтверждало бы, что мое чувство не безответно.
Мы вошли в зал, где нас встретила какофония звуков, извлекаемых из инструментов студентами, занимающимися в маленьких репетиционных комнатках по бокам зала. Крошечная девушка с тубой занималась в одной комнате, квартет деревянных духовых инструментов в другой, в третьей один парень, забавляясь, играл мелодию из «Звездных Войн». Мы прошли через дверь в конце репетиционного зала, которая вела в помещение, должно быть, служившее комнатой отдыха. На двух старых диванах в углу сидели несколько ребят, но большинство расположились на полу, делая домашнее задание. Джордж объяснил, что все собирались здесь на официальных школьных переменах (или неофициальных, как в нашем случае сегодня). Как так вышло, что я не знала об этом месте? Может, я бы стала заниматься на флейте в младших классах, если бы знала, что меня ожидает такое в старшей школе.
– Добро пожаловать в музыкальный зал, самый тщательно скрываемый секрет музыкальных ботаников. – Джордж сделал приглашающий жест.
– Это офигенно! – сказала я. – Недаром ты никогда не хочешь обедать в кафетерии. Я бы тоже предпочитала брать свой обед сюда.
– Может, это не самое красивое место, но оно наше.
Джордж подвел меня к свободному месту на полу и достал свой блокнот. Потом нарисовал план музыкального зала на листке бумаги и показал мне, где тусовалась каждая музыкальная группировка, подчеркнув при этом, что, несмотря свой статус новичка, он отлично вписался в группу саксофонистов и проводил время практически исключительно с ними, изредка выбираясь пообщаться с ребятами, играющими на других деревянных духовых инструментах. Дружба между исполнителями на деревянных духовых и медных духовых вызывала некоторое напряжение, так как в этой среде они традиционно считались врагами. Мне нравилось видеть, как у Джорджа горят глаза, когда он рассказывал об этом, и я поняла, что большую часть нашего совместного времени мы тратили на обсуждение меня и моих проблем. Мне хотелось узнать о нем как можно больше, и я радовалась, что мы были только в начале этого пути.
– Наверное, нужно объяснить, почему некоторые на тебя так пялятся. Обычно здесь не принято приводить чужаков в музыкальный зал, – сказал он.
– Ты нарушаешь неписаные правила? Ради старой доброй меня?
– У каждого хорошего правила есть исключения, – улыбнулся Джордж, и мое сердце начало таять. Он увидел, что я улыбаюсь в ответ, и его улыбка на мгновение померкла. Этого сбоя хватило, чтобы то самое чувство, которое охватило меня, когда мне показалось, что ему нравится Илейн Лоусон, медленно начало подбираться ко мне снова. Неужели прошлая ночь в парке мне привиделась? Может быть, он уже передумал насчет меня?
– Ну, так как у тебя с введением в вышку? Нужны еще занятия с репетитором? – спросила я.
– Вообще-то все шло довольно неплохо. – Он пожал плечами. – Мне кажется, я наконец начинаю врубаться в нее.
– Ну и хорошо, я рада помочь, если что, учитывая, что ты нашел время выучить в честь меня текст очень запутанной песни Эминема, – попыталась пошутить я.
Он едва улыбнулся, даже не удостоив меня своим типичным остроумным ответом или ставя под сомнение мое утверждение, что выучил текст только ради меня. Я попыталась встретиться с ним взглядом, но он был занят тем, что рассматривал какие-то левые ноты, которые нашел на полу. Отлично. Значит, все что угодно, лишь бы не смотреть на меня.
– Ты можешь доложить Ханне, что я последовала ее совету насчет выбора тематики в Инстаграме, – сменила тему я, – правда, не знаю, как Фиеро отнесется к идее быть постоянно голубого оттенка. Он в каждом кадре похож на маленького пуделя-смурфика.
– Я передам, – пообещал он, словно не в силах пошутить даже над пуделем-смурфиком, – ведь это была одна из моих лучших шуток, на которую он обычно не преминул бы ответить.
Видимо, я была склонна к мазохизму и потому не удержалась от вопроса, который вертелся у меня в голове весь день.
– Ты собираешься пойти на бал выпускников?
– Нет, – ответил он, не глядя на меня, и я снова почувствовала себя так же, как в кабинете у него дома во время нашего импровизированного урока игры на кларнете, когда он не хотел иметь со мной ничего общего. Как все могло так внезапно перемениться?
