– Ну-ну, – хмыкнула Ната. – Еще дома у Анны Семеновны можете поискать.
– Мы так и сделаем. Выставим возле ее дома караул и…
– Нету там никого! – не выдержала и воскликнула Ната. – И не такая Анна Семеновна у нас дурочка, чтобы прятать беглянку у себя дома! Караульте там хоть до посинения, Елизавету Николаевну не увидите!
Слава расстроился.
– Что же делать? Хозяину нужен результат. Вечером мне предстоит отчитываться перед ним, а что мы успели узнать? Ровным счетом ничего! Ладно, созвонимся.
Ната к этому времени уже сунула ключ в замочную скважину своей двери. Она совсем забыла, что мама может оказаться дома. И, когда дверь распахнулась, обе женщины испуганно вскрикнули. Ната кричала от неожиданности. А мама… мама понятно почему.
– Наташка! Что с тобой!?
Мама буквально посерела, увидев свою дочь. Ната и думать забыла о том, что случилось с ее лицом. И сейчас проклинала себя за легкомыслие. У мамы давление, ей нельзя волноваться. А тут дочь приходит в жутком распухшем виде.
– Ничего. Была в салоне красоты.
– Тебя изуродовали!
– Это маска. Сейчас я ее смою!
И Ната нырнула в ванную, где заперлась изнутри. И, не обращая внимания на мамины крики, принялась тереть лицо. Но что такое? Ни мочалка, ни мыло, ни горячая вода не помогали избавиться от жутких синих пятен. С огромным трудом Нате удалось отклеить пластырь, вернув нос в изначальное положение. Сразу стало лучше. Ната вынула ватные шарики, которые перекашивали ее лицо, стало еще лучше. Но багровая синева у глаз все равно пугала. И самое скверное – что она не желала никуда исчезать.
– Правду Гришенька сказал, стойкий грим.
Ната обнаружила средство для снятия макияжа, протерла лицо им. Синева чуть-чуть побледнела. Из багрово-синюшных синяки сделались небесно-голубыми. Казалось, что у Наты на лице очки оригинального цвета. Ната протерла еще раз, но ничего не изменилось. Видимо, наружную часть краски лосьон снял, а до той, что уже впиталась в кожу, ему было не добраться. В принципе изъян был небольшой, поэтому Ната решила махнуть на него рукой. Она открыла дверь, и в ванную буквально ворвалась мама.
– Что у тебя с лицом?
Она впилась сумасшедшим взглядом в лицо дочери и сразу же успокоилась.
– А! Немного с тенями переборщила. Ничего страшного. А то уж мне показалось…
– Что?
– Не важно. Ужинать будешь?
Мама вела себя как-то странно.
И прежде, чем ответить ей утвердительно, Ната уточнила:
– А что у нас на ужин?
– Курочка с картофельным пюре и зеленым горошком.
– Курочка жареная? – еще более подозрительно спросила Ната.
Понять ее было можно. В последнее время у мамы появились какие-то кулинарные причуды. То она мясо тушила в наборе таких странных пряностей, что у Наты потом еще долго во рту переливалось разнотравье, а запах от него медленно выходил через нос и уши, и самой себе Ната казалась насквозь пропахшей карри и куркумой. То курица подавалась в белом соусе, разобранная от хрящей и косточек, начисто лишенная, на взгляд Наты, всякой привлекательности. Какое-то раскисшее белое месиво, а не курица. Эти мамины экспромты совершенно не нравились Нате, которая во всем предпочитала постоянство. Поэтому сейчас она и заподозрила маму в стремлении скормить ей очередной кулинарный шедевр.
Но мама с готовностью откликнулась:
– Жареная! Горошек вареный, а пюре давленое! Словом, все, как ты любишь.
– Тебе от меня что-то надо, – догадалась Ната.
Но мама начала ее уверять, что желание у нее одно-единственное, повкуснее и посытнее накормить свою дочурку. И Ната смягчилась. Ладно, должно быть, временное кулинарное помрачение у мамы закончилось. Очень хорошо. Вкусный ужин будет сейчас как раз кстати. Курочка оказалась именно такой, как она и любила, с хрустящей темно-золотистой кожицей, солененькой и перчененькой. Мясо было сочным. Горошек зеленым с кусочком сливочного масла, которое аппетитно подтаивало на самом верху гастрономической композиции, заливая его своими тонкими маслянистыми ручейками. Во время ужина Нате казалось, что мама собирается ей что-то сказать. Она то и дело открывала рот, но, так и не решившись, снова закрывала его.
После основного блюда Ната извлекла из кармана те фрукты, названия которых не знала и которые прикарманила в доме Валентина Петровича. Мама их вкус одобрила, но настояла на том, чтобы Ната тоже полакомилась вместе с нею. Мама сидела рядом и наблюдала за каждым кусочком, который Ната отправляла себе в рот.
– Вкусно, доченька?
– Да. Очень. Спасибо. А тебе?
– Мне тоже.
Мама еще немного помолчала. А потом все же решилась:
– Нам ведь очень хорошо живется вдвоем, правда, доченька?
– Хорошо, конечно.
– Но у тебя появился этот Гена. А у меня…
И мама замолчала, выдерживая интригу.
– У тебя тоже кто-то появился?
– Знаешь, да. И я завтра к нам на ужин пригласила одного хорошего человека.
– И что это за человек?
– Мужчина.
– Ого. Даже так! И что за мужчина?
– Зовут его Петр Николаевич.
И дальше на Нату полилась поистине удивительная сага о том, как ее мама, будучи уже дамой весьма в преклонных годах, полюбила, да еще как полюбила!
– Как я люблю Петра Николаевича, так я не любила никогда в жизни. Мне вообще кажется, что, только узнав его, я полюбила впервые в жизни.
– Подожди, а как же мой папа? Его ты разве не любила?
– Твой папа?.. – в голосе мамы слышалось сомнение. – Ты уже прости, не хочу говорить о нем плохо, но это был не тот человек, который мне нужен. Твой папа никогда не был хорошим семьянином, и сам сознавал этот свой недостаток.
– Папу ты не любила. А твой первый муж… Эдмонд, кажется? Его же ты любила?
– Это была всего лишь ошибка моей юности.
– А Владимир Сергеевич?..
– На него я кинулась от отчаяния. После развода с твоим отцом ничего путного мне не встречалось, а на безрыбье, как говорится, и рак – рыба. Вот я и стала встречаться с Владимиром Сергеевичем.
– Раз уж мы заговорили про рыбу, а как же тот механик с китобойного судна? Не помню, как его звали? Витя? Он еще потом слал нам посылки с бивнями моржей? Да не в подарок, а для последующей реализации.
– Виктор Андреевич. Как же! Помню! Очень положительный мужчина. К сожалению, оказалось, что у него жена во Владивостоке. Конечно, она мне никак не мешала, а я ей, соответственно, тоже, но мои принципы подсказывали мне, что нужно расстаться. Хотя порой я думала, что если бы моим принципам помолчать, то было бы куда лучше. Но даже его я не любила так, как люблю Петра Николаевича.
