Приблуда отнесся к темно-сиреневой жидкости с подозрением, но, опасливо косясь на Така, который уже проглотил ложку, все же принял вторую.
– Мм, похоже на «Доктор МОМ», но смородинный. Неплохо.
Глаза чужака расширились, под кожей стало разливаться пульсирующее фиолетовое свечение, то же самое происходило с Таком, их взгляды встретились, на миг образовалась вспышка фиолетовой молнии, протянувшаяся от одного лица к другому, и чужак отлетел назад, как от удара.
Кузьма
Житие-бытие Кузьмы Кузьмича Фомичева нисколько не изменилось за то время, пока его друг путешествовал по горам. Художник жил в своем шатре, кутался в одеяла из собачьей шерсти, сытно ел и подолгу спал. Если бы не скука, все было бы совсем хорошо.
Но вот однажды скука закончилась. Его вывели из шатра и повели через лагерь в другой шатер. Фомичев вел себя спокойно: пока что его не обижали, и поводов волноваться не было. В шатре, куда его завели, уже было несколько аборигенов, и при свете масляных светильников они разглядывали лежавшее на полу тело.
Покойник был сильно искалечен, будто перед смертью какая-то мразь его пытала, однако черты лица узнать было еще можно. Аборигены внимательно наблюдали за реакцией Кузьмы, который словно окаменел. Голос его потом прозвучал глухо и неожиданно:
– Ну все, чингачгуки, мажьте булки вазелином…
Толстяк зарычал и бросился на ближайшего горца, вцепившись зубами ему в плечо.
Горцы
Погребенный под рычащим толстяком Шам заорал от боли, пытаясь вытащить из ножен меч. Гурхарадцы схватили чужака за плечи и хотели было оторвать от цора, но жертва нападения заорала еще громче:
– Он добрался до мяса!!!
Полыхнуло синим – Клогель метнул заклинание, – и приблуда на глазах обмяк.
– В клетку его! – приказал агцар Руот.
– Вы видели?! Видели?! – воскликнул Шам, сжимая кровоточащую руку.
– Прокусил кожу куртки, свитер, рубаху, – задумчиво констатировал Клогель, – родную кожу, повредил плоть. Хм.
– Ты сюда смотри!
На животе Шама куртка тоже была разодрана.
– У него были когти! И резцы! И глаза вспыхнули красным! Вы это видели?!
Гурхарадцы переглянулись – ничего такого они не заметили, уж слишком стремительной была атака.
– Клогель?
– Хм. Человек на такое не способен, агцар.
– Оборотень?
– Некоторые маги умеют менять внешность, но для этого нужен элиний. Я ведь осмотрел его, как только кицар Эшке привезла пленного в лагерь, – человек как человек, ничего примечательного.
– Разберись! – рявкнул офицер так, словно маг действительно провинился. – Но сначала помоги Шаму. С толстяка глаз не спускать, а еще пошлите людей вдогонку за Таком, пусть привезут второго сюда под особым присмотром. Нужно разобраться.
Владимир
У Владимира чесался нос. Морщась, он открыл глаза и заметил, что на кончике вышеозначенного органа сидела муха. Насекомое, как это было у них заведено, потирало лапки.
– У тебя срок жизни – три дня, что ты там вообще можешь замышлять? – тихо возмутился землянин.
Муха улетела. Оскорбилась, наверное. Вместо нее внимание художника сосредоточилось на лице волшебницы, чье внимание, в свою очередь, было сосредоточено на нем.
– Жойсан минш пэтеу?
– А?
– Жойсан ты себя пэтеу?
– Какое ПТУ, мадам? РХУ имени Грекова!
– Что?
– Что? Эй, а я ведь вас понимаю.
– Как и я тебя, человече. Как ты себя чувствуешь?
Владимир прислушался к ощущениям.
– Мозг как бы вибрирует. И язык тоже, словно хочет говорить быстрее.
– Понятно, это скоро пройдет. Обучение языкам прошло нормально, – констатировала она. – Меня зовут Катинка.
– Владимир Ничалин.
– Влади… Мир?
– Черт, хорошо, что меня зовут не Сергей. Влад? Владик?
– Вла-а-ад. Странное имя, но мне нравится.
Он сидел на резной софе в гостиной, голову будто облюбовал осиный рой, руки и ноги казались ватными.
– А где Скала?
– Кто?
– Большой парень.
– Мм. Его я не смогла сдвинуть с места, он до сих пор не пришел в себя. Хотела влить в него немного восстанавливающего тоника, но решила не рисковать. Не уверена, как поведет себя дедово зелье при встрече с инородной магической субстанцией. – Девушка принялась задумчиво накручивать на палец выбившийся из прически локон. – Так не должно было получиться, слишком бурная реакция. Что дед намешал в эту бутылку? Или все же срок прошел? Сколько декад минуло? – Волшебница надула щеки, глядя на каминную полку. – Ладно, пойду проверю горца, а заодно и чайник подвешу. Отдыхай, не шевелись.
Оставшись в одиночестве, художник первым делом поднялся. Одним рисковым рывком он добрался до камина и уцепился за полку. Среди красивых безделушек был небольшой портрет в овальной рамке. Вернее, не портрет, и даже не фотография, а трехмерная картинка, имевшая зримую глубину, заметную при смене ракурса. За стеклом как живой сидел в кресле немолодой мужчина с длинной бородой и длинными закрученными усами. На лбу у него была зеленая звезда, а на коленях сидела девочка лет четырех-пяти.
Вскоре появился Скала. Двигался он неуверенно, держался за голову, словно пьяный. Здоровяк сел в то самое кресло, и повисло молчание. Странное дело, они привыкли общаться через стену непонимания, но когда стена рухнула, возникла какая-то неловкая тишина. Или просто у аборигена слишком болела голова, а Владимиру, в принципе, нечего было сказать.
– Как после похмелья, да?
– Не знаю, у меня никогда не было похмелья.
– ЗОЖовец? По тебе видно. Влад.
– Что?
– Это мое имя. Влад.
– Меня зовут Так.
– Тик?
– Так.
– Тик?
– Так.
– Тик?
– Так.
– Тик… прости, не смог устоять.
– Ты не виноват в том, что туг на ухо, наверное.
– Вот и познакомились.
Тут можно немного отступить от повествования и уточнить, что имя Така было вполне обычным среди горцев, тогда как местоименное наречие «так» на их языке произносилось как «еру».
Вернулась хозяйка дома, но не с чайником, а с блюдом жареных сосисок, тарелкой зелени, свежими булочками и большим кувшином пива.
– Время обеда.
Сосиски оказались вкусными, правда, мясо с ходу было не опознать – не говядина и не свинина, что-то неясное. Курица?
