– На крестце, если можно!
– Ладно.
На гладкой светлой коже появился замысловатый красный ожог. По старым добрым законам «Тюремных войн» это делало блондинку официальной «сучкой», то есть опускало ее статус ниже обычных предметов, но эта фанатка, кажется, гордилась таким приобретением. Мерзость.
Девица сердечно поблагодарила Мартабаха, крепко сжав его руку, и слегка нетвердой походкой отправилась к кавалеру.
– Странные они. Построили себе утопию с людоедскими законами, везде чистота, порядок, благолепие, высокие отношения, высокоэффективная евгеника. Но самое популярное шоу по ящику – «Тюремные войны». Как пятнышко дерьма на подвенечном платье.
– Нужна отдушина, – ответил Каос. – Развитие их цивилизации обгоняет развитие их биологического вида. Не так сильно, как у многих других, но все же. Людям несвойственно быть идеальными с моральной точки зрения, вести себя паиньками круглые сутки, ходить по струнке. Им нужно… отдохновение. О чем думаешь, мой бывший ученик?
– Вспомнил детство. Тогда я уже ставил на сучек свое тавро и знал, что с ними нужно делать, хотя делалка еще не отросла. Смешное было время, веселое.
Смешное время, подумал Каос, да, так он это помнил? Рожденный на Вальпурге-7 мутант с иммунитетом к смерти, впитавший в себя весь опыт сотен предшествовавших поколений худших отбросов Каарианского Союза; боевой вождь в пять с половиной, правитель бурно развивающейся империи выродков – в семь. Ребенок, чей смертоносный потенциал был безграничен, несмотря даже на то, что он являлся калекой.
И Сердцеедом его назвали не за умелые подкаты к самкам, а за то, что звереныш не любил ливер.
– Иногда я еще вспоминаю, что ты повторял, пока учил нас.
– Я много чего повторял, Марти, в этом суть обучения.
– Ты говорил, что если бы я родился в нормальном мире, мои возможности были бы безграничны…
– …Но злая ирония заключается в том, что нигде, кроме Вальпурги-7, ты, такой, как ты есть, не появился бы на свет. Теперь вспомнил.
Черноглазый кивнул, тряхнув густой гривой.
– Мартабах, тебе нравится жизнь, которую я тебе дал?
– Что за вопрос?
Каос медленно вытянул из кармана портсигар, его бывший ученик сделал то же самое. В отличие от халла, тот курил длинные тонкие сигареты черного цвета, намного более элегантные и не менее ядовитые.
– Я ведь не спрашивал твоего дозволения, когда забирал с Вальпурги-7. И потом, когда началось обучение, тренировки, я насаждал среди вас дисциплину, беспрекословное подчинение, не интересовался вашим мнением. Может… может, я был не прав?
Мартабах выдохнул струйку дыма, яда в котором хватило бы на умерщвление роты космодесантников.
– Я не чувствую ничего – ни удовольствия, ни недовольства. Я просто живу свою жизнь, потому что это то, что должны делать живые, – жить свои жизни. И смотря на других живущих, я понимаю, что моя бесчувственность есть великое благо. Неприятно смотреть на то, как они мечутся.
– Но есть и исключения. Ты ведь чувствуешь иногда, не так ли?
– Когда я дерусь, мне хорошо, но в такое время я не думаю о смысле бытия или о том, как сложилась бы моя судьба на Вальпурге-7. Когда я дерусь, я чувствую. Немного. Может, пойдем уже осуществлять твой безумный план?
Каос усмехнулся:
– Докурим и пойдем.
Мироходцы затянулись.
– Она ведь оставила тебе приглашение?
– Да. Кажется, это ключ с навигационной системой, чтобы можно было сориентироваться в незнакомом городе. Туристы.
– У нас есть время. Сколько угодно времени, в некотором смысле. Если хочешь, я могу пойти погулять…
Щелчком пальца продолговатый золотистый предмет был отправлен в ближайшую урну.
– Куда дальше, бывший учитель?
– Хм. Заглянем в дом договорного гостеприимства малыша Жужу.
Каос закинул гроб за спину и взмыл в воздух, отталкиваясь ногами. Мартабах отправился следом.
Указанный дом являлся довольно обширным особняком в готическом стиле, имевшим несколько корпусов и скрытый от лишних глаз внутренний сад-лабиринт. На парадной двери висел солидный бронзовый молоток. Дверь открыл высокий худой мужчина, старый, но не дряхлый, серая кожа, всклокоченные седые волосы и воспаленные глаза алкоголика-наркомана.
– Рикардо, старик! Ты еще жив! Новый фрак? Тебе идет! Как внук? Как внучка? Как Жужу?
– Убей меня.
– Что-что?
– Я доложу хозяину о твоем визите, господин Магн.
Внутри особняк был таким же роскошным и солидным, как снаружи. Резная отделка, антикварная мебель, прекрасные ковры, шикарные паркеты, огромные картины, изысканные статуи, бронзовые лампы и люстры. И не скажешь, что бордель.
Гостей оставили в зале подле оранжереи, куда предварительно подали графин хереса с хрустальными бокалами.
– Во вкусе ему не откажешь. Херес! Обожаю херес!
– В курсе.
– А ты знаешь, как Жужу оттяпал этот дом, Мартабах?
– Захватил.
– Почти. Получил в наследство от предыдущего владельца вместе с его состоянием. Родственники старика были в бешенстве, пытались доказать, что тот находился под влиянием, но не смогли. Хотя все понимали, что так оно и было. По крайней мере, извращенец умер счастливым.
– Интуиция подсказала?
– Нет. Просто видел его труп на похоронах. Стереть улыбку не смогла даже смерть. Ха! Кстати, вспомнилось вдруг, как я доставлял двух иллитов жеври́йскому царю. Я не рассказывал?
– Миллиард раз.
– Ненавижу круглые числа!
– Ах…
– В общем, жил когда-то один такой царь, правил целым реалмом, что звался Же́врией. Реалмом благополучным, богатым, красивым. И жизнь того царя полнилась утехами, тогда как делами занимались министры. Удивительно ли, что вскоре все ему приелось, все опостылело. Загрустил царь, что совсем было нехорошо, ибо в Жеврии весь мировой климат зависел от настроения монарха.
– Какой идиотизм.
– Не перебивай, бывший ученик. Так вот, в то время появился при дворе один незнакомец, человек вроде как, причем весь из себя такой приятный, располагающий, притягательный…
– Это был Аволик.
Каос тяжело засопел.
– Да, это был Эдвард Д. Аволик, чтоб ему в заду пекло. Аволик предстал перед царем и министрами, предложил им сделку, как тогда показалось, выгодную. Он подрядился доставить в Жеврию двух иллитов, которые должны были обеспечить правителю целую вечность блаженства. Но при этом заказчик обязывался предоставить исполнителю достойную охрану для похода в саму Иллию за товаром. К своему несчастью, я был знаком с прадедом тогдашнего царя и числился его должником. Не спрашивай.
