— Ах, ну да, ну да. Что ж теперь нам делать, с картой-то…
Ее примирительный тон меня здорово успокоил. Драться больше не хотелось, спорить — тоже, потому я просто сказала:
— Ладно, Юль, утро вечера мудренее. Что-нибудь придумаем. А сейчас — в кровать.
Мы действительно без приключений преодолели три минуты пути, зашли в калитку, подошли к дому и открыли дверь.
Тут у меня в животе заурчало.
— Есть хочу. Пошли на кухню?
— С ума сошла. Кто ж ночью ест?
— Ты-то небось в своем «Токае» обожралась от души! А я съела всего четыре бутерброда, мороженое и шаурму.
— За один заход? И как в тебя все влезает, понять не могу? — Мы переговаривались шепотом, перемещаясь все ближе к холодильнику. — А я вот только давилась этим дурацким вином в клубе. Смогла сделать только три глотка. И почему там одно вино? Я его терпеть не могу.
— Юля, — остановилась я. — Ты хоть знаешь, что такое «Токай»?
— Да, название клуба, — моргнула она.
— Да нет же, это наименование сорта вина. Знаешь, это вполне логично, что в клубе с названием вина подают преимущественно вино, согласись.
— Вот блин! — Послышался смачный шлепок ладони о лоб. — Семен Семеныч!
— Именно. Слушай, зачем баба Дуся переставила холодильник? Он был в этом углу, а теперь тут буфет.
— Погоди-ка… Мне это не нравится.
— Да ладно, в буфете тоже еда бывает. — Я взялась за ручку, дверца буфета скрипнула и отворилась. Моя рука в полной мгле стала шарить по поверхности одной из полок в поисках съестного. Попалась пачка печенья. — Отлично, подойдет. Пошли в комнату.
Держась за стены, мы передвинули тела с кухни в комнату.
— Слушай, у меня появилась одна мысль насчет нашего сокровища, — поделилась я с подругой.
— Да? Расскажи.
Чуть постояв посреди комнаты, пока глаза не привыкли к темноте, мы угадали очертание моей кровати и двинулись к ней для удобного проведения беседы. Я на ходу достала из вскрытой пачки печенье и сунула в рот как раз в тот момент, когда мы обе опускали задние места на лежанку. Лежанка оказалась мало того, что бугристой, так еще и принялась вопить:
— Мама-а!!
— Мамочка-а!! — от неожиданности закричали мы.
Из коридора донеслись шаги, щелкнул выключатель. Мы обе сидели на парне пятнадцати лет, том самом, с кого я в прошлый раз пыталась сдернуть одеяло, у меня вот рту было печенье, Юлькины же уста были открыты. На пороге стояла добрая женщина, отдавшая день назад приказ нас расстрелять, а за ее могучей спиной маячил бородатый мужик — любитель танцев в исполнении путан. Мальчуган, на котором мы сидели, истошно ревел и дрожал всем телом. Второй дрых без задних ног на противоположной кровати.
— Мама моя! — приложила тетка руки к груди. — Они посмели вернуться!
— Может, чтобы исполнить танец? — задумчиво почесал бородатый шею.
Тут женщина заголосила, указав пальцем на меня.
— Она ест мое печенье!! — У меня кусок встал поперек горла, и я начала кашлять. — Где твое ружье, милый?
— Только не надо ружье, — все еще кашляя, попыталась я произнести внятно. Но они либо не поняли, либо поняли, но им было все равно. «Милый» пропал из вида на несколько мгновений, а вернулся уже с оружием в руках.
— Постреляй в них так, чтобы не вернулись!
Ну ничего себе! Добрая женщина! Мы так и подскочили и ринулись в открытое окно.
— Нечего дверь оставлять нараспашку! — не удержалась я от замечания, свешивая ноги с подоконника, пока бородач вставлял в охотничье ружье патроны.
— И верни мое печенье!
— Ни за что! — это был мой окончательный ответ. Обежав дом, мы понеслись к калитке, слыша примерно такие звуки позади: «Бдыжь! Бдыжь!».
— Давно вы с Юлькой в союзе чеченских боевиков? — спросил меня на пляже Каретников, когда Юлька с Мишкой отчалили купаться в море, а мы остались на берегу.
— Не понимаю, о чем ты, — хмуро ответила я и отвернулась от него, перевалившись на другой бок.
— Видишь ли, я могу отличить чернила принтера от черной ручки. Если мысленно убрать с изображений лишние штрихи, добавленные явно от руки, получатся как раз ваши с Юлькой милые мордашки. Я это заметил еще вчера, но не стал говорить вслух.
— Хорошо, — сдалась я. — Изначально это были наши с ней портреты, но теперь они изменены до неузнаваемости, так что тебе все равно никто не поверит.
Он засмеялся.
— Но я ведь и не собирался вас выдавать. Мы в одной лодке, забыла? Однако я в праве потребовать с тебя небольшую плату за молчание.
— Интересно, какую же? — Я снова повернулась к парню лицом.
— Еще одно чокнутое свидание.
Теперь уже рассмеялась я и легко согласилась:
— Идет.
Дмитрий достал из пакета салат в пластиковой таре и принялся улепетывать. Я же ограничилась виноградным соком. На жаре как-то несильно развивался аппетит (не будем учитывать вчерашнее, кафе мы посещали в вечернее время).
— И все-таки мое любопытство требует знать: что за тайну ты скрываешь? — Каретников даже свои стильные затемненные очки задрал, чтобы лучше меня видеть. Опустевшую тару вытер салфеткой и отложил в сторону.
— А почему это моя тайна должна страдать в угоду твоему любопытству?
Он прищурился.
— Тебе обязательно быть врединой?
— Хуже. Мне это жизненно необходимо.
Юлька вернулась одна, сообщив, что Мишка решил нас побаловать и отправился купить что-нибудь вкусненькое, затем предложила:
— Может, в морской бой?
— Не-ет, — недовольно протянула я. Еще одной игры с ходами типа А-1, А-2, А-3 я не вынесу. А вот Димка с радостью согласился, и они стали играть. Однако он умеет эпатировать. Ни одного промаха за всю игру! То есть как Юлька начала со своего дурного хода А-1, так даже и до А-2 не добралась.
Я не выдержала и потрясла его за плечо:
— Дима, я верю, что психология — страшная наука, но… ни одного «мимо»?! Я играю с этой особой более десяти лет, и то несколько раз допускаю промахи. Как тебе это удалось?!
— Что, любопытно?
— Очень! — заверила я, сделав безумные глаза.
— И мне — очень! — сказала расстроенная Юля. Она привыкла проигрывать, но чтобы так… не добравшись даже до А-2…
— Что ж, дамы, предлагаю сделку. Вы удовлетворяете мое любопытство, а я — ваше.
— Кать, не знаю, что он хочет выведать, но скажи ему это! — Я наклонилась к Юльке и зашептала. — Что-о? Нет! Не говори ему это! Не говори! Мы же решили никому не говорить! Это наш клад!
