Пущай порадуется на старости лет. Все, моя миссия завершена, нужно откланиваться. Я резко крутанулась вокруг своей оси и, приседая и поднимаясь, типа плывя в воздухе (я же призрак!), покинула помещение.
Будильник зазвонил ровно в полвосьмого. Автобус в пещеры отходил в девять, а мы не могли позволить себе опоздать, посему начали быстро собираться, в то же время не забывая позевывать и клясть злую судьбу, все же по биоритмам мы были совами.
За завтраком нас потчевали оладьями, чаем и страшными историями.
— Просыпаюсь я, значить, поздно ночью, — делилась жутким воспоминанием баба Дуся, не переставая креститься перед иконой Богородицы. — И вижу такое! Висить ровнехонько в воздухе что-то белое и бесформенное. Я сразу поняла — это домовой. Я начала креститься и, когда это не помогло, поняла — оно не зря пришло, оно пытается что-то мне сказать. А вы не переглядывайтесь, девоньки, я раньше тоже не верила, как вы, а мать моя, царствие небесное, аккурат перед смертью своей тоже это видела. Спросила: «Хозяин домашний, к худу иль к добру?» — это так полагается. А он ей отвечает: «К худу, матушка. Ты платье-то достань». Она давно уже решила, в каком платье хотела, чтоб ее схоронили, но все забывала нам сказать. Нас, кстати, трое детей было, сестры. Ну вот, прямо с утра она достала это платье, подозвала нас и говорит: «Ежели что случится, хороните меня вот в этом». Мы, конечно, послушно кивнули, но не поняли, к чему такая спешка. Тогда она поведала нам о том, кого видела ночью. Мы ей ничего не сказали, ведь раньше другие времена были, к матерям уважительно относились и никогда не перечили. Но втихаря посмеивались, что за ерунда ей почудилась. Ну вот. Тем же днем, ближе к ночи, она и померла. — Несмотря на то, что в роли «хозяина домашнего» вчера выступала я, мне все же стало как-то не по себе от таких страшилок. Это надо большую отвагу иметь, чтобы с этим чудищем еще и разговор завязать, я бы так не смогла. Юлька тоже вся побелела, а рот приоткрыла от ужаса, наверно, мы зеркально отражали друг друга, и я выглядела точно так же. Бабка продолжала: — Ну вот я и спрашиваю, мол, к худу ты явилося иль к добру?
— А какое оно было из с… себя? — заикнувшись, спросила подруга.
— Знаешь, Катя, не такое, как матушка рассказывала. У нее был крупный такой, весь черный, волосатый, заросший такой, даже лица не видно, жуть одна. А мне почудилась девушка. Она была такая… хм… прозрачная вся! Точнехонько, я даже сквозь нее усё видела!
Ну это ты, бабулька, загнула. Какая ж я прозрачная? Но Юлька слушала зачарованно, с выражением боязливого трепета на лице. Она даже рискнула уточнить:
— И что она вам… ответила?
— К добру, говорит, грешница, к добру! А потом оно повернулось и… растворилось в воздухе! Я, конечно, обрадовалась, но неспроста оно упомянуло слово «грешница». Они же там, наверху, все-все знають. Я уже три месяца в церковь не ходила. Вот завтра с утра пойду обязательно! А лучше прямо сегодня!
— Так оно и сказало? — Юлька была шокирована. Держу пари, она уже вынашивала план о том, как бы удрать отсюда с наименьшими потерями, живыми и здоровыми. — К добру, грешница?
— Именно так!
— Может, — робко кашлянула я, смотря в стол, — к добру, конечно, к добру?
— Нет, Юлечка, — отрезала бабка Евдокия. — К добру, грешница, к добру! Однозначно. За что мне это, Господи? — Она повернулась к иконе и продолжила креститься. Нам ничего не оставалось, как захватить все нужные вещи, обуться во что-нибудь удобное и выйти на улицу.
По дороге мне пришлось все рассказать закадычной подруге.
— Катька, — смеялась она, вытирая слезы и одновременно грозя мне пальцем, мол, плохая девочка, нехорошо. — Зачем ты пугаешь безобидную старушку?
— А что мне оставалось? Я искала источник звуков!
— Тебе это почудилось.
— Нет. Если я говорю, что звуки были, значит, они были!
— Хорошо, хорошо. С тобой спорить — только нервные клетки переводить.
Мы дошли до ворот санатория, куда должен прийти автобус, и стали рассматривать собравшийся народ. Много бабуль с дедулями (своим, санаторским, скидка пятьдесят процентов, а ветеранам — долой еще двадцать пять), а так, в основном, супружеские пары среднего возраста, ну и несколько подростков, короче, ничего интересного. Безынтересные, в свою очередь, разглядывали нас с Юлькой.
— Смотри, как тетка вылупилась, — поделилась подруга. Она жуть как не любит, когда на нее кто-то пялится. Кто-то, имеется в виду, немужского пола. А когда мужского — то неподходящего возраста.
— Завидует. Тоже хочет футболку с Микки.
Образцова насупилась и отвернулась. Нет, у нее столько приличных вещей, которые она покупала под моим неусыпным контролем, а точнее, под моим увесистым давлением, но потом ведь сама радовалась, благодарила. «Ой, на меня всегда мужчины оборачиваются, когда я в юбке, что ты посоветовала купить!» — ее были слова. Но не надолго же ее хватило. Теперь, как по старинке — джинсы да дурацкие футболки.
Здесь у меня запели из сумки немцы Rammstein. Песню Du hast я присвоила Женьке, так как это его любимая композиция. Выходит, он снова не оставил попыток наладить отношения.
— Почему не отвечаешь? — повернула ко мне свой лик Образцова, забыв об обиде.
— Не хочу.
— Перестань, ответь. Ты же его все еще любишь.
Она была права. Я покопалась в сумке и извлекла телефон. Нажала на «ответить» и молча поднесла к уху.
— Привет, — нежно и безропотно сказал до боли знакомый голос.
— Привет, — выдохнула я.
— Ты где?
Вместо того чтобы ответить, я задала встречный вопрос:
— А ты?
— Я? Я брожу под твоими окнами, как неприкаянная собака. Кать, за что ты так со мной? Я ведь ничего не сделал. — Его тон был таким мягким, таким грустным и таким жалостливым, что я чуть не разревелась от досады. Как он не понимает, что дело не в нем, а во мне?
— Я знаю. Это я сделала.
— Но что? Что ты такого сделала? Объясни, я все пойму.
Я судорожно пыталась решить, что ему ответить, как вдруг до моих ушей из трубки донеслось: «Эй, классный перец! Поднимайся, ням-нямом угощу!» Я без колебаний узнала свою бабулю. Что и говорить, она у меня очень современная, это отражается и в одежде, и в манере разговаривать. Ей всегда нравился Логинов, она спит и видит меня его женой. Правда, бабуля Марго, по-моему, и имени-то его не знает, иначе почему, вместо Женьки, зовет его или «шикарный блондин», или «классный перец»? А ням-ням, чтобы вы плохо не подумали, — это бабулины наивкуснейшие пироги, прославившиеся на всю округу.
— Эй, ты что и вправду под моими окнами?
— Конечно, я ж говорю! Твоя бабуся зовет меня в гости. Она тоже считает, что мы должны быть вместе.
— Что ж, если вы с ней единомышленники во всех вопросах, можешь действительно зайти к ней в гости. — Внезапно выражение Юлькиного лица изменилось с умиротворенного (Женьку она тоже любит, по-дружески, разумеется) на изумленное. Я незамедлительно обернулась, чтобы понять причину сего, и тоже была поражена: за моей спиной стоял Димка, видно, только что подошедший. — Пока, — бросила я абоненту и, услышав умоляющее «Эй, эй, эй…», нажала сброс.
