— Как это «три»?! Как «три»?! — взбунтовалась подруга, вечная отличница и завсегдатай первой парты среднего ряда под носом у учителя. — Я на «отлично» знаю! Слушай! — И во весь голос, на все кладбище, страшно сказать, принялась декламировать абсолютно ровным, не дрожащим голосом с небольшой толикой экспрессии: — «Погиб поэт! — невольник чести — пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди и жаждой мести, поникнув гордой головой!»
— Юля, прояви уважение к усопшим! — взмолилась я, в душе, однако, ликуя: я добилась-таки поставленной цели — освобождение Юльки от сковавшего разум и голосовые связки страха. Хорошо знать кого-то десяток лет! Образцова не выносит мысли, что может получить оценку ниже «пятерки». Если это вдруг произойдет, она удавится, честное слово.
— Не вынесла душа Поэта, — продолжала она громко и с выражением, считая, что и мертвым не помешает Вечер поэзии, — позора мелочных обид…
Вот под такое сопровождение я и передвигалась между оградами, высвечивая нам путь. Лом с лопатой я, не доверив подружке, тащила сама. Видели б вы лицо водителя, когда к нему залезли две девицы с глазами лопнувших морских сирен, попросившие поздним вечером отвезти их на городское кладбище, да еще и с лопатой и ломом в руках! Он решил не вмешиваться, ехал молча и, как только мы вылезли у пункта назначения, рванул так, что будьте-нате, не взяв с нас денег за проезд.
Наконец, под «…вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи!..» луч фонаря наткнулся на каменное сооружение в один этаж с проржавевшей железной табличкой, на которой с трудом читалось «Семейный склеп Нежух», и ведущую вниз к нему лесенку из… трех ступеней. Если раньше я слегка сомневалась в перспективности сего мероприятия, то сейчас все колебания отпали! Три ступени! Это не могло быть простым совпадением. Все наши мучения наконец вознаградились!
— И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь! — закончили мы хором, Юлька просто выразительно, как и прежде, а я так, по-моему, слишком ликующе и торжественно, а под конец даже захлопала в ладоши. Ну да ладно, это неважно. Пущай умершие думают, будто я аплодировала самой себе и подруге за отличное выступление.
— Ну-с, приступим, — сказала я оптимистично, но приступить не успела: зазвонил телефон. Досталось же покойникам сегодня. Вместо полагающегося «покоя» — то Лермонтов, то Rammstein. В этот раз я ответила, не колеблясь: — Да, Жень.
— Здравствуй, милая. Ты где?
Без всякой задней мысли я ответила:
— На кладбище. Разламываю склеп. А что ты хотел? — Если был человек на свете, которому я безгранично верила, которого ни в чем не подозревала: ни во лжи, ни в потенциальном предательстве, ни в скрытых коварных намерениях, ни в корысти, ни в безнравственности, — то это был только Женька. То есть изначально, конечно, так не было, наши отношения были крайне сложными, но на данный момент дело обстояло именно так. Юлька не в счет, я уже говорила, что она легко может стать жертвой манипулирования. Юлька глупенькая, а Логинов умный. Поэтому я всегда отвечаю ему правдой, теми же словами, что бродят в моей голове, не задумываясь сильно над тем, как это прозвучит. Так что последующее десятисекундное молчание меня несколько насторожило. — Эй, ты слышишь?
— Я не понял… Ты где, прости?
— Я ж говорю — на кладбище! Это место, где хоронят людей, когда они умирают.
— Что ты там делаешь, возле склепа? Зачем ты его ломаешь? Ты стала чернокнижницей?
— Нет, Жень, я ищу несметные богатства. А здесь спрятано средство для достижения этой цели.
— Насколько я знаю, на юге России часовой временной пояс тот же, что и в Москве, не так ли? То есть ты поперлась ближе к полуночи в кладбищенский склеп в поисках вещи, которая поможет разбогатеть, я правильно понял? — Я ж сказала, Жека тот еще умник, врубился с первого раза. Это я и проговорила в трубку. — Так, вот что ты вляпалась? Снова. Немедленно отвечай! — Слово «снова» было весьма уместно. Я довольно часто, как заметила даже Юля, во что-нибудь влипаю. Только если подруга влипает чаще всего ввиду стечения обстоятельств, я же делаю это преднамеренно. Такой уж человек, ничего не попишешь.
— Ни во что, — пискнула я. Мне не хотелось, чтобы экс-бойфренд за меня тревожился в своей далекой Московской области. Пусть спит ночами спокойно.
— Дай мне Юльку. Ты слышишь?
— Хорошо. — Я выполнила требование. Судя по всему, ей адресовался тот же вопрос, потому что Образцова радостно произнесла:
— Мы ищем сокровища старого пирата, моего прапрапрадедушки! — чем меня слегка напугала. У нее все в порядке с головой?
Затем подруга вернула телефон мне. Логинов велел мне назвать адрес места, где мы поселились, почему-то я не смогла противиться ему и назвала. Он ответил, что приедет и отстегает нас ремнем. После, произнеся коронную фразу: «Боже, в какое общество я попал?», имея в виду нас с подругой, отключился. Я даже не успела напомнить, что мы, в общем-то, далеко находимся друг от друга, и на данный момент я не отношусь к его ближайшему окружению, так что фраза выглядела анекдотично. Что ж, теперь действительно пора приступать к работе.
— Подержи-ка лом, я попробую сперва лопатой, — сказала я Юльке, вручая длинную металлическую палку, и спустилась вниз на площадку перед дверью склепа, развернувшись лицом к ступеням. — Ну что ж, с Богом! — замахнулась я лопатой, как тут…
— Кар! Каррр! — подал голос внезапно появившийся черный ворон, усевшись на ветку дерева неподалеку от нас, и продолжил еще громче, сверкая во тьме глазищами и махая крыльями, да еще и с такой интонацией, что у меня сразу затряслись все поджилки, а Юлька настолько испугалась, что не сумела бы в тот момент и первого слога произнести из стихотворения Лермонтова. — Каррр!! Каррр!! — В темноте ночной, посреди старого кладбища очертания ворона выглядели устрашающе. Крылья, не останавливаясь, били по телу, а его светящиеся недобрым блеском глаза так и вперились в двух затерянных посреди кладбища девушек. В этом «кар» читалась по меньшей мере угроза, а по большей — гарантия скорой встречи с котлом посреди ада.
Когда поджилки вернулись на место, я отдышалась, успокоилась и вновь замахнулась лопатой, но Образцова меня остановила:
— Подожди. Мне кажется, этой птице не шибко нравится то, чем мы сейчас занимаемся.
— Когда мы пообещаем ей пять процентов от клада, даю слово, птица передумает. И вообще, это всего лишь тупая ворона, не отвлекай меня.
— Не ворона, а ворон! Это разные птицы!
— Отличница, на мою голову…
Я, размахнувшись хорошенько, стукнула инструментом по ступеньке. Она, хоть и выглядела побитой жизнью и уже была слегка расколота, все же выстояла. Тогда я ударила еще. И еще раз. И еще. Ворон продолжал сыпать проклятиями («Карр!!») и бить крыльями, а Юлька… вернулась к Лермонтову, громко-громко затараторив:
— «Зачем я не птица, не ворон степной, пролетевший сейчас надо мной? Зачем не могу в небесах я парить и одну лишь свободу любить?»
