— Грубо, но верно.
Я оставила телефон на столе и, ворвавшись в комнату, начала собираться. Юлька ко мне присоединилась.
— Блин, нам даже показаться на улице не в чем. Не могу ж я в тех своих шортах и майке… А ты вообще голая, не считая того, что сейчас на тебе. Но это вещи покойника. Что с твоей марлей?
— Он порвал ее, ты забыла?
— Как специально… Ей-богу, теперь я верю в его сверхспособности. Он может просчитывать на шестьсот ходов вперед. А мы «Морскому бою» удивлялись! И дело-то не в просвечивающейся коробке!
— Наконец-то ты просекла, — удовлетворенно кивнула я. Внутри начала нарастать неприятная дрожь, говорящая о том, что я все-таки боюсь, как ни прискорбно это сознавать. — Играть в шахматы с ним, конечно, не станешь, это очевидно.
На какого человека нам удалось нарваться? Кто он такой? Почему нам так везет на знакомства, и что он с нами в итоге планирует сделать?
— А вдруг он уже знает, что мы выкрали телефон и все прочитали? — истерично спросила Юлька и заплакала, сев на постель. Я села рядом и стала наглаживать ее по голове.
— К сожалению, не могу тебя утешить. Скорее всего, ты права. У меня такое ощущение, что он знает все на свете. Что было, что есть и что будет.
— Что же делать? — прогнусавила она.
— Бежать! — озвучила я долбящую меня изнутри мысль, порожденную, конечно, вышеупомянутым страхом, спевшимся с инстинктом самосохранения. — Бежать, еще раз бежать и снова бежать. Подальше от Каретникова.
Я опять, уже в который раз, прокляла Алексея Корчагина. Зачем он только подошел ко мне в баре? Зачем отдал мне эту треклятую карту? И почему я, дура такая, взяла и впуталась во все это дерьмо? Добровольно. Я что, самоубийца? Может, мне просто надоело жить? Не похоже.
Я поднялась и осмотрела себя в зеркало. Джинсы Лисовского были больше на один размер, но ремень их отлично удерживал на бедрах от падения. Невольно на ум приходил Сталин: вот так и недолго их потерять по дороге, особенно, если бежать тушить пожар! Однако длинная мужская рубашка шла мне как корове доспехи. Нечего и думать о том, чтобы показаться в этом перед сотней посетителей аквапарка.
Юлька выглядела не лучше в Мишкиной пижаме. На улице ее примут за сбежавшего пациента психдиспансера — это и к гадалке не ходи. Но в шорты с майкой ее не оденешь, в этом Образцова права. Иначе ее побьют местные шлюхи ввиду жестокой конкуренции.
Выход был лишь один:
— Дворами проскользнем домой, здесь близко. Я уже этот путь изучила досконально. Бабка слепая, все равно не разберется, в чем мы. Надо будет быстро переодеться и наведаться в аквапарк. Если все в порядке — подкинем Димке его часть денег и свалим из города. Если нет — мигом на вокзал.
Юлька вытерла слезы, кивнула.
— Ты хочешь забрать все деньги?
— Сейчас это лучшее, что мне приходит на ум.
— Деньги — зло.
— Каретников — еще большее зло. Обувайся.
Я не знала, кем он был. Я не ведала, на чьей стороне он играет. Я понимала лишь одно — последние два раза он общался с человеком, от которого нам нужно было бежать куда подальше, чье имя вызывало в душе легкий приступ паники и зарождающуюся истерию. Он говорил по телефону с Черкесом — именно это слово мы встретили в списке вызовов. То, что это тот самый Черкес, о котором предупреждала нас Марина Сергеевна, не вызывало сомнений. И этот прискорбный факт затмевал даже чудесные Димины поступки по неоднократному спасению наших жизней. Просто создавалось впечатление, что мы не выиграли, оставшись в живых, а лишь проиграли, продлив свою агонию, так как, если такой человек, как Каретников, не дает нам умереть от пули сегодня, значит, он готовит нас к чему-то куда более худшему и мучительному завтра.
Пока Юлька обувалась и приглаживала свою пижаму перед зеркалом, я твердой поступью вошла в комнату Каретникова. Пистолета под подушкой не оказалось, самое интересное было в том, что и моя сумочка была пуста. Но удивляться не стоило, Дмитрий уже демонстрировал нам свое умение уводить из-под носа оружие. Значит, обе пушки у него с собой. Зато деньги, все семьдесят восемь тысяч долларов (две штуки ушли в карман охранникам, но это в случае, если они до сих пор живы; а может, он просто взял часть денег, чтобы обменять их и купить себе что-нибудь стоящее по дороге) валялись в пакете на полу, там же были сложены обе половинки карты. Это меня несколько удивило. Я более всего ожидала сейчас увидеть отсутствие денег и всех Димкиных вещей, а когда бы мы открыли дверь — на пороге встретили бы тетку с группой поддержки в лице местного участкового, требующую с нас плату за два месяца проживания в квартире. А сам бы Димка тем временем ехал в своем «Вольво» куда-нибудь, где его никто не знает, и начал бы все заново. У меня тут тетя живет, я тут отдыхаю… Через месяц уже новые лица оплачивали бы все его долги, пока бы он сам в другом месте просаживал наш клад. Вот такой криминальный роман промелькнул в моем сознании, когда я открывала дверь в его спальню. Но нет, пока удача нам сопутствовала. Но до дрожи во всем теле было боязно думать о том, что же ждет нас дальше.
Я обулась и с пакетом под мышкой вышла на площадку вслед за Образцовой. Не решаясь сразу спуститься, мы приникли взором к окну во двор и не заметили ничего подозрительного. Спустившись еще на один этаж, повторили номер. И делали так все три этажа. Наконец оказались на свежем воздухе и скорыми семимильными шагами удалились со двора.
Дорога до дома бабы Дуси показалась нам мучительной, хотя ничего особенного вокруг не происходило. Только шофер одной из проезжавших мимо машин выразительно повертел пальцем у виска, глядя на Юлькину пижаму и мою рубашку. Мы отмахнулись, крикнув ему вслед: «У Кащенко сегодня юбилей, нас погулять выпустили!»
Неподалеку от места назначения я выхватила глазами парня в плетеной ковбойской шляпе, остановившегося, чтобы прикурить. В голове тут же созрела разрушительная мысль.
— Спрячься за кустами, — велела я подруге, но та только растерянно заморгала. Тогда я насильно впихнула ее в заросли, сунула в руки пакет, из которого секундой ранее вынула две половинки карты, завязала низ просторной рубашки в узел выше пупка, закатала рукава, расстегнула верхние пуговицы и распушила длинные волосы. Конечно, я не стала после этих действий походить на нормального человека, но хотя бы уже дотягивала до статуса валютной путаны, что слегка приободряло.
Летящей походкой я подплыла к парню и волнующим голосом попросила у него огонька.
— А где же ваши сигареты? — удивленно моргнул он.
— А зачем? У меня есть это, — продемонстрировала я ему два листа желтоватой бумаги. Под непонимающим взглядом парня в шляпе я внимательно изучила каждую из половинок карты, затем, вспомнив Димку в кафе, стала свертывать листы трубочкой, приговаривая: — Вы что, самокруток в детстве не курили никогда? Берется бумажка, свертывается… Вот так… Туда пихается сухая трава… — Я наклонилась и нарвала несколько подвернувшихся под руку одуванчиков, начала их запихивать внутрь свернутых трубочкой карт. — Вот так, самокрутка готова. А вы отбросьте-ка свои импортные сигареты, ими уже никого не удивишь! Ну-ка, дайте мне теперь огоньку!
