— Тогда… выбросили её. Если, конечно… этого купчишку… мы оприходовали. А то… может… и не мы. Не мы одни… в городе… промышляли.
— А меч мой Ганс с собой взял?
— На кой чёрт он ему? Только внимание… привлекать. Тут… кому-то из скупщиков отдал… за дёшево.
— Кому?
— Да мне… откуда знать, тут сволочей этих… в городе больше… чем воров. Каждый трактирщик… да кабатчик… краденое скупают.
Волков всё больше проникался неприязнью к этому человеку, он поднёс к его лицу правую изрезанную руку, с зашитой раной и с угрозой произнёс:
— Я так ничего от тебя и не узнал, и это будет последний мой вопрос: ты меня изрезал, пока я от ведьминого зелья слеп был?
Вопрос был лишний, кавалер не сомневался, что это Маеру он воткнул стилет в мясо. А Маер только нагло ухмыльнулся и ответил:
— Нет… Не знаю, кто… вас резал. Я внизу был… пиво пил.
— Пиво, значит? — кавалер больше не мог сдерживаться.
Больным и израненным кулаком он врезал бандиту сверху вниз в морду, в нос, так, что слышно стало, как кости хрустнули, и хлипкая кровать под бандитской башкой. Маер застонал. А Волков ударял ещё и ещё.
Последние два раза Чёрный Маер, даже не шелохнулся, не кряхтел, он закатил глаза под веки, разинул рот с синими губами и, казалось, не дышал. Кавалер вздохнул глубоко и пошёл на выход. Сапогом пнул хлипкую дверь так, что та чуть не оторвалась и зарычал:
— Сыч, разводи огонь, кали железо, жги эту сволочь, пока не скажет, где мой меч, или не сдохнет.
— Ёган, подсоби, — крикнул Сыч и чуть ли не бегом побежал в лачугу. И уже оттуда стал причитать: — Экселенц, да вы его, кажись, прибили.
— Не прибил, — отвечал Волков, стараясь держать себя в руках, — я его кулаком только.
— Господин, да вы с вашим кулаком и здорового убьёте, а из этого и подавно — дух вон, — бубнил из лачуги Ёган.
— Жив он, — говорил кавалер, разглядывая больной кулак.
Шов на ране чуть разошёлся, и одна за другой наземь скатились две капли крови. Волков подошёл к монаху, тот сидел в телеге, делал вид, что его всё происходящее не касается. Не любил брат Ипполит, когда у кавалера дурное расположение духа. Уж больно страшно было с ним рядом. Но кулак кавалера он осмотрел и сказал с укором:
— Нельзя так, господин, рану беспокоить нельзя, последствия будут.
Волков и сам это знал, он глянул на Эльзу Фукс, что сидела за монахом в телеге и тоже старалась не смотреть на страшного человека. В сторону смотрела, на улицу, теребила конец платка и надеялась, что он на неё внимания не обратит, а Волков обратил:
— Монах, а эту, шалаву сопливую, чего мы с собой возим?
— А что ж, в гостинице её оставить нужно было? Так я думал, лучше взять, а то убежит ещё. А будет, вдруг, нужна вам, — отвечал молодой монах.
— Максимилиан, — позвал кавалер, — проводи девицу к этой… как её… к благочестивой Анхен в приют.
— Меня в приют? — девушка перепугалась. — Добрый господин, не надо меня в приют. Оставьте меня, я домой пойду.
— Домой, — Волков глядел на неё с укором. — А жить, на что будешь? Кормилицей своей торговать по кабакам пойдёшь или думаешь, Вильма вернётся?
— Не знаю, но уж лучше по кабакам, чем в приют, — отвечала Эльза, начиная всхлипывать.
Волков, Максимилиан и брат Ипполит все уставились на неё удивлённо.
— И чем же тебе не мил приют? — спросил кавалер.
Девушка пожала плечами и, всхлипывая, сказала:
— Не знаю, не хочу туда, плохо мне там.
— Другим не плохо, а тебе плохо. Отчего так? — не отставал от неё кавалер.
— Не знаю, Анхен злая, бабы все злые. Матушка, вроде, как мешок лежит, а кажется, что злее всех. Глаза вечно таращит так, что сердце у меня в пятки падало. А можно мне с вами? Я могу помогать вам, стирать, готовить или… — говорила Эльза.
— И много ты стирала? — кавалер взял её руку в свою поглядел на неё. — Что-то не похоже, что ты прачка.
— Ну могу, если нужно ещё что… — робко предложила девушка.
— «Ещё что» — это ты про что? — Волков поглядывал то на неё, то на свою руку, с которой всё ещё падали капли крови.
Девушка мялась, глядела на него смущённо:
— Ну, если я вам приглянулась, могу девкой вашей быть. Или помогать вам с чем-нибудь.
— Девок разных в городе вашем толпы, на все вкусы есть, — отвечал кавалер, — и на мой вкус ты малость костлява. А хочешь помочь, так скажи мне, кому твоя Вильма мой меч могла продать.
— Скажу, — неожиданно произнесла Эльза, — а если сыщем ваш меч, вы меня в приют не отправите?
— Обещаю.
— Ладно, — обрадовалась девочка, — один раз осенью Вильма болела, сама не ходила, её тогда Старая Мария порчами изводила, оттого ноги у неё пухли так, что в башмаки не влазили. И вот сказал она мне одну вещицу золотую в кабак к жиду Бройцу снести. А Бройц её не взял, говорил, что с гербом она, ему такие не нужны. Говорил, мало ли мы кого благородного зарезали. Побоялся. И тогда Вильма велела вещицу эту нести к пекарю Кирхеру, тот ничего не боится, только цену самую низкую в городе даёт. Тот берёт всё, что хоть пару крейцеров дохода даст.
— А что за вещица была? — спросил Волков.
— Да застёжка для плаща, очень красивая. Вот я и думаю, может, вам у пекаря про меч спросить.
Кавалер ласково погладил её по голове и пообещал ещё раз:
— Найдём меч — при себе оставлю.
Девочка радовалась и лезла к монаху в телегу. А Волков пошёл в лачугу узнать, как там дела у Сыча.
— Нет, экселенц, толку не будет от него, еле жив он, я его в разум привожу, а он тут же опять теряется. Ничего спросить не успеваю, — говорил Фриц Ламме. — Куда уж тут железом его жечь?
Кавалер смотрел на едва живого бандита, брезгливо кривил губы и, наконец, принял решение:
— Ладно, поехали, девка сказала, что меч мог купить какой-то пекарь.
— Меч купил пекарь? — удивился Сыч.
— Поехали, проверим, что за пекарь, а этот, — кавалер кивнул на бандита, — пусть малость отживеет — тогда опять с ним поговорим.
— Вот она, пекарня, — сказала Эльза, указывая пальцем на крепкие ворота и высокий забор, — тут пекарь Кирхер живёт.
— Чего-то не пахнет здесь сдобой, — говорил Ёган, оглядывая высокий забор, — и вообще хлебом не пахнет, что ж это за пекарня такая?
— Ну-ка подсоби-ка, — сказал ему Сыч, спрыгивая с коня и направляясь к забору.
Ёган понял, чего тот хотел, встал у забора и помог Сычу забраться на него. Ловкий Фриц Ламме тут же спрыгнул на тут сторону, и сразу же послышался лай здоровенной собаки. Но кавалер не волновался за Сыча. Сыч и стаю собак перерезал бы, случись нужда. Вскоре за лаем послышалась и ругань, но ворота уже открывались. Как только появилась возможность, во двор протиснулся и Ёган, достав тесак из ножен. Волков с удовлетворением заметил, что Ёган уже совсем не тот деревенский мужик, которого он встретил в убогой деревушке. За Ёганом во двор прошёл и Максимилиан, тоже достал оружие. И уже после них, как и положено господину, чуть склонив голову, чтобы не задеть свод ворот, въехал и он сам.
