Гертруда Вайс стала медленно раздеваться. Рыдая при этом.
— Женщина, не трать время наше, разоблачайся быстрее, — крикнул отец Иоганн, — палач, помоги ей.
Сыч подошел, стал раздевать её. Кидать её одежду на лавку. Волков услышал, как за ним кто-то пошевелился. Он повернулся и увидел монаха брата Ипполита, тот отвернулся, смотрел в жаровню с углями, чтобы не видеть женского тела. Шептал что-то.
А Сыч раздел женщину догола, стянул чепец с головы и снял с неё обувь, всё это он делал с серьёзным, даже злым лицом.
— Распусти волосы ей, — командовал отец Иоганн.
Сыч повиновался.
Волков глядел на вполне себе хорошее женское тело. Несмотря на возраст, женщина была аппетитна, только вот атмосфера, что царила в зале, никак не располагала к любовному настроению.
Женщина выла, ни на секунду не умолкала, пыталась руками прикрыть срам, да Сыч не давал, одёргивал её, чтобы руки не поднимала.
— Вдова Гертруда Вайс, сейчас тебя осмотрят честные люди, один из них монах, что не принадлежит к Святому Трибуналу, брат Ипполит, и добрый человек славный своими подвигами божий рыцарь Фолькоф. Не против ли ты, что они будут свидетелями по твоему делу? — заговорил отец Иона.
— Нет, не против, — подвывала женщина.
— Брат Иона, — заговорил отец Николас, — надобно ли брату Ипполиту тут свидетельствовать в таком деле, молод он, нужно ли ему видеть женское тело? К чему соблазны такие.
— Ничего-ничего, пусть укрепляет себя и дух свой, — не согласился брат Иона, и добавил тихо, — да и некогда искать другого, обед скоро.
Брат Николас вздохнул только в ответ.
— Брат монах, и вы господин рыцарь. Подойдите к женщине, поглядите, есть ли на коже у неё родимые пятна, что напоминают рогатую голову, голову пса с пастью, голову козлища с рогами, голову кота?
Волков и краснеющий как пламя брат Ипполит стали оглядывать голую женщину со всех сторон. Никаких родимых пятен у неё не было.
— И под грудями её смотрите, — настаивал брат Иоганн.
Посмотрели под грудями:
— Нет, святой отец, — произнёс Волков, — ни одного родимого пятна нет. Только родинка большая подмышкой, под левой рукой.
— Палач, добрый человек, посади женщину на лавку, пусть свидетели поглядят, нет ли у неё под волосами на голове таких пятен?
Сыч усадил женщину на лавку, а Волков и брат Ипполит оглядели её голову сквозь волосы:
— Нет, святые отцы, на голове тоже нет таких пятен, — сказал кавалер.
— Нет, так нет. Хорошо, — начал было отец Иона, но его остановил отец Иоганн, он что-то шепнул Ионе и тот вспомнил и начал кивать головой. — Ах, да, ведьмы бывают очень хитры. Палач, пусть свидетели посмотрят родимые пятна в волосах у женщины под мышками, в волосах у лона её, и в заднем проходе, ведьма и там может прятать образ господина своего. Такие случаи известны.
— Известны, — кивал отец Николас.
Вдова, подвывая, делала то, что ей говорили, а кавалер и залитый краской монах, осмотрели все, что было необходимо, и первый раз, за всю свою жизнь, созерцание красивого женского тела не принесло Волкову никакого удовольствия.
— Мы не нашли у неё никаких пятен, святые отцы, — сказал кавалер.
— Так, что ж, нет пятен, ясно, — произнёс отец Иона.
— Мне можно одеться, господин? — всхлипывала вдова?
— Зови меня святой отец, а не господин, — терпеливо говорил отец Иона, — а одеваться я тебе ещё не разрешаю. Палач, сын мой, поставь эту женщину на колени, на лавку, и наклони её, что бы свет падал ей на спину в избытке.
Сыч поставил женщину на колени на лавку как просил глава Трибунала, а тот продолжил:
— Добрый рыцарь и ты брат монах, посмотрите, как следует, есть ли у неё на крестце и промеж ягодиц, над задним проходом, шрам как от усечения или как от прижигания?
Волков и монах опять смотрели на вдову, разглядывали на совесть.
Кавалер глянул на монаха, тот только головой помотал и кавалер сказал:
— Нет, шрамов мы не видим.
— Палач, сын мой, а знаешь ли ты как проверять родинку, что на боку у неё? — спросил отец Иона у Сыча.
Волков был удивлён, но его Сыч это знал.
— Да, святой отец, — отвечал Сыч. Тут же достал из шва рубахи на рукаве большую иглу, показал её монахам. — Могу проверить.
— Так делай, добрый человек, — благословил монах.
Сыч подошёл к женщине, деловито поднял её руку и сказал:
— Держи, не опускай.
Вдова тонко завыла, а потом и громко ойкнула, когда большая игла вошла ей в родинку на пол фаланги пальца. Затем Сыч вытащил иглу и стал давить родинку, и когда выдавил каплю крови взял её на палец и показал Трибуналу:
— То не отметина нечистого, тут кровь есть.
— Ну, что ж, — отец Иона сложил руки молитвенно, а писари стали складывать свои бумаги и перья, — на сегодня всё. Одевайся, дочь моя. Господин рыцарь, пусть люди ваши проводят её в крепкий дом, до завтра.
— Держат пусть милостиво, без железа, — добавил отец Николас. — Угрозы мы в ней пока не видим.
— Куда, куда меня? — не понимала женщина, торопливо одеваясь.
— В тюрьму, — коротко отвечал ей Сыч и помогал ей одеться. — Не бойся, велели тебя в кандалы не ковать.
— Так за что же? Разве не убедились, что я не ведьма?
— Святые отцы завтра продолжат Инквизицию, — сказал Волков, — Сыч, проследи, чтобы у вдовы была хорошая солома, и хлеб был.
— Я соломы дам ей из телеги, и рогожу тоже, чтоб не замёрзла за ночь, — обещал Фриц Ламме по прозвищу Сыч.
— Ну, что ж, братия, — выволакивал своё грузное тело из-за стола брат Иона, — раз хорошо сегодня поработали, будем и есть хорошо.
Брат Иоганн и брат Николас согласно кивали, а монахи-писари и вовсе похватали вещи свои и чуть не бегом кинулись прочь из склада, побежали к телеге, удобные места занимать, а то последнему пришлось бы ногами до трактира идти.
Кавалер был удивлён, день только к середине шёл, а члены комиссии уже закончили дела, но не поучать попов, не спрашивать о том не стал. Он охрана Трибунала, а как вести Инквизицию попы и сами знали. Сел на коня и поехал в трактир с Максимилианом и Ёганом. А Брюнхвальд с Сычом повезли вдову в тюрьму.
В трактире монахи позвали его к себе за стол, он согласился. И трактирщик сам стал носить им еду. Горох с толчёным салом и чесноком, кислую капусту, жареную на сале, с кусками колбас и вымени, и рубец со свежим луком, бобы тушёные с говядиной и много пива чёрного, хлеба. Кавалер смотрел и удивлялся тому, как много могут эти монахи сожрать, уж больше чем солдаты. Тем более, когда еда такая вкусная. А уж сколько ел отец Иона, так троим солдатам хватило бы. Он с хрустом корки ломал свежайшего хлеба, и этим куском загребал из большой миски с бобами жижу и отправлял себе в рот, и ложкой закидывал бобы, и тут же выпив пива, брал пальцами кусок рубца, пальцем же мазал его горчицей с мёдом и кидал вслед пиву. Если монахи о чём-то говорили, то отец Иона на слова времени не тратил, он молча придвигал себе блюдо с капустой, и начинал есть её прямо с общего блюда. И никто ему не возражал.
