— Всё выясню, экселенц, — обещал Фриц Ламме. — Узнаю, что она за птица, эта Рутт.
Сыч пришёл вечером, когда Ёган собирал вещи господина и складывал их в сундук. Завтра они собирались съезжать из дорогой гостиницы. Ну, в самом деле, не платить же три монеты за ночь! Это ж где такие цены виданы? Да пусть даже и на этой кровати спал какой-то император, три талера — это уж слишком. Сыч был серьезен, без спроса сел за стол к Волкову и начал:
— Экселенц, я даже и не знаю, как эту Рутт брать. Карета у неё, как у графини какой, слуг двое на запятках, мужики крепкие. Оба при железе. Да кучер тоже немелкий, тоже при ноже, да форейтор имеется. А форейтор и вовсе страшен.
— Страшен? — уточнил кавалер.
— Сам черняв и здоров, бородища чёрная, и конь чёрный. Шляпа с пером, глаз у него один, так сегодня рявкнул на улице, что все возы и телеги прочь с дороги в канаву прыгали, лишь бы дорогу карете дать. Грозный он.
— При мече этот чернявый?
— При мече, но меч не такой, как у вас, а узкий, и вся рукоять в железных вензелях, что бы руку защищать.
— А доспех каков у них?
— Все в платье, доспеха ни видать, может под одёжей прячут. Экселенц, а зачем вы спрашиваете, неужто брать их думаете?
— А что, боишься? — спросил кавалер, усмехаясь.
Ёган престал собирать вещи, стал у двери и прислушивался.
— Я, может, и боюсь, — говорил Фриц Ламме, — да разве ж вас моя боязнь остановит?
— Не-а, не остановит, — со знанием дела сказал Ёган, неодобрительно глядя на хозяина, — сколько их знаю, всё время на рожон лезут, словно два чрева у них, и две головы. И не живых, ни мёртвых не бояться. Их, вроде, бьют и бьют, а им всё нипочём, чуть зажили и опять в свару набиваются.
— Ты сапоги почистить не забудь, — беззлобно сказал Волков, — ни в какие свары я не набиваюсь. Думаю просто.
— Думаете, — бубнил Ёган, уходя в спальню, — уже видно придумали, как чернявого мужика убить.
Но кавалер его не слушал, он повертел головой, разминая шею, и спросил Сыча:
— А Рутт сама какова из себя?
— Графиня, одно слово. И не скажешь, что когда-то волосатым пирогом торговала, да воровала по трактирам.
— Прямо графиня? — не верил кавалер.
— Не меньше, платье — бархат красный, цепь золотая, перстни на перчатках, сама красивая. Я б её поимел.
— Да ты и корову дохлую в овраге поимел бы через неделю воздержания, — крикнул из спальни Ёган.
— Цыц, болван, велел тебе господин сапоги чистить, так чисть, чего разговоры слушаешь, — откликнулся Сыч. — То не про тебя разговоры, как до железа дойдёт, так ты в телеге сидеть будешь, или как в прошлый раз на кровати храпеть.
— Чего, на кровати? Да я на кровати лежал, потому как в беспамятстве был, — прибежал из спальни Ёган, он махал пальцем перед носом у Сыча и говорил, — а вот что ты дела, а? Я так понял, что господин один с разбойниками бился.
И, видно, этими словами он достал Фрица Ламме.
— Ты руками-то, дурак, тут не маши своими, — начинал злиться он, — а то я тебе сам махну.
— Чего ты махнёшь? Махальщик, махнёт он, — начинал заводиться и Ёган. — Я тебе сам так махну…
— А ну тихо вы, — рыкнул кавалер, — угомонились оба, ополоумели? Ты иди сапоги чисть и собирайся, съезжаем завтра, а ты за пивом мне сходи в другой трактир.
Сыч едва до двери дошёл, что-то бурча и обещая что-то Ёгану, как явился Максимилиан и сообщил, что пришли четыре купца, одного из них управляющий Вацлав знает, зовёт господином Аппелем, кланяется ему. И эти купцы, просят дозволения видеть господина кавалера.
Ёган в который раз выглянул из спальни и сказал:
— Честные люди уже ужинать думают, а эти в гости пожаловали, нате вам зарасте, на ночь глядя, с чего бы?
— Займись ты наконец делом, чёртов болван, — рявкнул на него кавалер, — но сначала мне одежду дай и стаканы ставь на стол. Сыч, вина у Вацлава проси, а вы, Максимилиан скажите, что приму купцов.
Купчишки, а было пришло их трое, видно, в гильдии были не в перовом ряду. Нет, не торговцы с рынка, конечно, но и не из негоциантов первой десятки. Одежда у них была исправной, чистой, но без излишеств. Ни золота на пряжках, ни перьев заморских птиц на шапках, ни мехов. Один из них был в перчатках, он и держал небольшую подушку, прикрытую красивой шелковой тряпицей. Все они были люди нестарые, но и не молодые. Они кланялись ему, представились, да кавалер прослушал их имена, он тоже им кланялся, не поленился встать из-за стола. Запомнил имя лишь одного, того, что держал подушку — звали его Рольфус. Он предложил им сесть за стол, да они отнекивались, ссылались на время, не хотели беспокоить господина кавалера в час ужина. Хотя стаканы уже стояли на столе, и графин с вином, и чаша с сушёными фруктами в сахаре тоже.
— Так что ж вас привело, господа купцы? — спрашивал Волков.
Сыч, Максимилиан, Ёган и даже Эльза Фукс тут были, всех интересовало: «Чего купцы припёрлись, да ещё с подушкой?»
И купец, тот, что держал эту самую подушку, сказал:
— Известно нам, господин кавалер, стало, что в нашем городе случилось с вами дело неласковое, что разбойники напали на вас, и вам телесный урон был нанесён. И вот, чтобы дурно о нашем городе вы не думали, решено купеческой гильдией вам сделать подношение в знак уважения нашего к вам.
Купец Рольфус поклонился, сделал знак своему товарищу, что был слева, и тот одним движение стащил тряпицу с подушки. Рольфус шагнул к Волкову.
Кавалер неплохо разбирался в камнях, в своей роте он был первый по камням знаток, ещё в молодости научился знанию этому у первого своего офицера, который любил камни. Все сослуживцы, после удачных грабежей несли камни сначала ему, а не маркитантам, чтобы он дал им оценку, а не жуликоватые торговцы.
Сначала Волков думал, что это гранат, хороший красный гранат. Но как только купец поднёс подушку поближе, он разглядел, что перстень не с гранатом, а с отличным и чистым рубином великолепной огранки. Он в изумлении поднял глаза на купцов — те стояли и сияли, видя его реакцию. Они поняли, что перстень сразил кавалера наповал. По-другому и быть не могло, только золото и работа стоили не менее двадцати талеров. И это без камня. А сколько стоил этот красный, вернее глубоко-розовый камень, кавалер и представить не мог. Пятьдесят монет? Сто?
Да, это был королевский подарок! Королевский!
— Гильдия купцов города Хоккенхайма просит вас принять подарок, господин божий рыцарь, — произнёс довольный купец, протягивая подушку поближе к Волкову. И снова кланяясь.
— Отменный дар, — произнёс кавалер и потянул руку к перстню, — редкий камень.
И тут из-за его плеча вылез Ёган, взглянул на перстень, чуть не носом в него ткнулся, и, разглядев, сказал недовольно:
