Кавалер сел пред ним на корточки и показал сначала секиру, а потом перстень:
— Ну, выбирай, рубить тебя или твой перстень тебе в пасть затолкать?
Купец молчал, глядел, как кавалер вертит перед его носом перстнем и дышал, словно бежал долго.
— Ясно, — произнёс Волков и схватил его пальцами за щёки, стал разжимать орт, явно намереваясь заснуть туда перстень.
— Да не надо, не надо, — вырывался и бился купчишка. Он извивался, отталкивал руку, закрывался, всячески отдаляя от себя драгоценность. — Не надо же, зачем же…
— Жри тварь, — свирепел кавалер, раздражусь от сопротивления купца. — Сыч, руки ему держи.
— Сейчас, экселенц, накормим гниду, — Сыч стал помогать Волкову, схватил Рольфуса за руки, и тот понял, что теперь уже конец его неминуем, и он взмолился.
— Господин, господин, пощадите.
Волков не отпустил его, не убрал перстня от лица, но дал ему шанс, спросил:
— Кто послал?
— Негоциант Аппель, звал меня к себе и сказал, что проводить вас надобно, зажились в городе, а по добру вы не уходите, говорил, что надобно вас поблагодарить, так чтобы другим неповадно было. Сказал найти двоих, кто поглупее, что бы делегация была, и взять у аптекаря Бределя капли, перстень каплями полить.
— Что за капли? — спросил Сыч.
— Не знаю, склянка синего стекла, велено было три капли внутрь кольца капнуть и дать просохнуть.
— Аптекарь так сказал? — не отставал Сыч.
— Да, аптекарь, и сказал, чтобы без перчаток перстня не брал.
— Аппель зачем с вами приходил? — спросил кавалер.
— Не знаю, боялся, что передумаю. Хотел убедиться, что мы к вам пошли, наверное. Я так думаю.
— Перстень тебе Аппель дал? — интересовался Сыч.
— Он.
— Денег тебе обещал? Сколько?
Тут купчишка разговор прекратил, отворачивался и сопел.
— Знаешь, что курфюрст делает с отравителями? — спросил кавалер.
Рольфус взглянул на него с негодованием:
— То не яд, до смерти травить вас нельзя было. То зелье для хвори. Чтобы вы захворали да домой убрались.
— Так Аппель сказал тебе?
— Нет, так аптекарь сказал.
— И что это за хворь? — спросил Волков.
— Не сказали мне. Не знаю.
— А где пузырёк от зелья? — сыч как всегда был внимателен к мелочам. — У тебя? Или, может, бросил?
— Бросил.
Волков выпустил его. И Сыч отпустил. Они отошли в сторону и тихо заговорили между собой, а купец немного ожил и стал прислушиваться, о нём ли говорят, хотел, подлец, знать, что с ним думают делать.
— Аппеля и аптекаря брать можно, — говорил Фриц Ламме кавалеру почти на ухо.
Но, как ни странно, Волков не поддержал его. Не согласился сразу. Сыч удивился про себя и продолжил:
— Купчина, Аппель может отбрехаться, откупиться, коли есть деньги и связи. А аптекарю куда деваться? Возьмём, прижмём — и всё скажет.
Волков кивнул головой, но вслух опять не одобрил план Сыча.
— Или не так думаете, экселенц? — спросил тот.
— Не так, — кавалер покрутил перед глазами драгоценный перстень. Смотрел, какой он великолепный, и произнёс. — Вообще никого брать не будем. Пока.
— Не будем? — удивился Сыч.
— И этих отпустим, — Волков кивнул на купчишку. — Всех.
Сыч не верил своим ушам, едва от удивления рта не раскрыл.
— Пусть идут, скажи им, а потом пойдёшь к Вацлаву и скажешь, что через три дня отъедем. Затихнуть нужно.
— А, — Сыч улыбнулся, — я-то уж подумал, что вы мудреть стали, думал, неужто, экселенц, вы отступить решили. А вы просто затихнуть хотите. А потом?
— Потом видно будет, — Волоков продолжал крутить перед носом перстень, — не могу я отсюда уйти. Слишком богат город, жадность моя солдатская не позволит мне уйти, не взяв тут хоть немного казны. Ведь и тебе деньжата не помешают, а Фриц Ламме?
— Уж не помешает серебро-то, — соглашался Сыч, — только вот, как бы шеи нам тут не посворачивали, экселенц.
— Вот для этого затихнем и ждать будем.
— А чего ждать?
— Ротмистра и его людей, а ещё разрешения бургомистра взять.
— Брюнхвальд придёт? — обрадовался Сыч.
— Письмо послал уже ему.
— Слава тебе Боже, — Сыч осенил себя знамением, — аж от сердца отлегло.
— Рано отлегло у тебя, — сухо сказал кавалер и крикнул, — Максимилиан, проси купцов прочь, поздно уже, засиделись, пусть домой идут. Ёган, неси воду и уксус, будем перстень дарёный мыть.
Глава 23
У господина фон Гевена тряслись руки, ночь была глубока, а персты его так дрожали, что стакан удержать не мог. Пришлось за лекарем посылать, чтобы капель для спокойствия принёс. И не мудрено, у любого бы задрожали. Только что он получил две плохие вести, да чего уж, плохих — ужасных. Его верный помощник в коммерческих делах купец Аппель, написал ему письмо, в котором доложил, что дело с подарком не выгорело. И потому он, Аппель, отъезжает из города, на неизвестное время, так как нет у него желания никакого сидеть под судом отравителем.
— Дурак, — ругал его бургомистр, читая письмо, — дурак, ну какой суд, я бы любой суд отвёл бы. Ничего бы рыцаришка пришлый не доказал бы. Я бы любого судью успокоил. Побежал куда-то… Дурак!
Весть была плоха, но от неё руки у городского головы не затряслись. Только сон пропал. Но тут верный человек пришёл и доложил ему, что лейтенант Вайгель, глава городской стражи, всё имущество своё сложил в телеги и отвёз на баржу, которую днём нанял. А пред тем ещё и дом с имением загородным заложил недорого. И на барже той, с женой, детьми, любимым конём и слугами отплыл.
— Как отплыл, куда отплыл? — недоумевал городской голова.
— Неведомо куда, — отвечал верный человек, — в темень. Ночью отплывал. Только что.
И вот тут руки бургомистра стали немного потрясываться. Сидел он разинув рот и думал, и в страшном сне господин фон Гевен представить не мог, что два ближайших его человека, вот так вот сбегут. Бросят его. И от кого сбегут-то? Не от обер-прокурора, не от следствия и розыска, а от паршивого рыцаря, у которого и людей-то кот наплакал, а всех полномочий — одно письмо придворного барона. Пусть и близкого к герцогу.
Досадно, что его люди оказались дрянью и разбежались как трусы, но такое он пережил бы. Но вот как подумал он, что с такими вестями ему придётся ехать в приют, к старухе Кримхильде, так руки его стали трястись по-настоящему. Так, что стакан о зубы бился, из которого он вина выпить решил.
