Ульрика всё понимала, она согласно кивала и произнесла:
— Дар нужен.
— Нужен, — продолжала Агнес, — принесём дар отцу и мужу нашему, так дело быстрее пойдёт. Приготовь одежду поганую, к камням пойдём на место наше, сейчас же дар принесём. И трёх дней не пройдет как он сдохнет.
Ульрика согласно кивала:
— Сейчас одежду принесу и козла для дара приведу.
— Нет, — вдруг сказал Анхен, — козла мало будет. Принесём отцу дар хороший, чтобы точно принял его.
Ульрика остановилась, не понимая, а Анхен продолжила:
— Девку ту, что в подвале сидит, возьми.
— Девку? Эльзу? — всё ещё не понимала подруга.
— Да, она хорошим даром будет? — отвечала благочестивая Анхен абсолютно спокойно.
Ульрика такого не помнила, не было ещё такого, поэтому и не сразу поняла просьбу, но раз любовь её повелевает, так не ей перечить. Девку, значит девку.
— Да, сердце моё, сейчас приготовлю всё.
И пошла.
Пока Анхен раздевалась, Ульрика принесла в покои и бросила на пол хламиду, какие носят монашки. Одежда была грязна, заскорузла, но Анхен надела её, Ульрика ей помогала, а потом и сама такую же надела.
И пошли они. В дому еще тихо было, темно, женщины спать легли, а они ни свечи, ни лампы не брали. Им не нужно было. Спустились к подвалу, дверь отперли, позвали Эльзу. Девочка с трудом, в кромешной тьме пришла на голос. Обрадовалась она. Думала, что ей хоть воды дадут. Ничего не дали. Стояла она в темноте, как слепая, не понимала, что происходит. А её разглядывали. Разглядев, вынесли вердикт:
— Да, подойдёт для дара. Пошли.
Эльза Фукс всё ещё ничего не видела, но кто-то крепко взял её за руку и сказал:
— Ступеньки тут.
И повел по тёмным коридорам.
Весна весной, а вода в большой реке ещё ледяная, Эльза поёжилась от ветерка с реки, когда её на улицу вывели, зато хоть видно что-то стало, на небе луна сияла. Теперь она видела тех, кто пришёл за ней, это были те женщины, которых она всегда боялась. Да ещё были они одеты в грязную одежду. И лица их были строги.
— Куда мы? — спросила девочка.
Но злая Ульрика только стала её толкать, подгоняя вперёд. И никто ей не ответил. Они шли по бездорожью, между больших валунов и крошеного камня. Ноги можно было поломать тут. А Анхен, что шла впереди, словно и не замечала наваленных камней. Легка была её походка. С камня на камень, с камня на камень. Эльза едва поспевала за ней, а если не поспевала, так Ульрика толкала её в спину. Всё, что понимала девочка так это то, что ведут они её к реке.
И вдруг камни кончились. Нет, не кончились, просто оказались они на ровном месте, а камни были вокруг. Небольшая полянка среди камней. Анхен встала. Эльза тоже остановилась, огляделась, и стало ей ещё хуже. Вертер не мог унести с этого места вонь, кругом гнило что-то, что-то старое, что-то страшное, а луна, хоть и слабо светила, но девочке стали видны кости, рёбра, рога, копыта.
— Господи, зачем мы здесь? — произнесла она и заплакала. — К чему вы меня привели сюда.
Анхен подошла к ней, взяла за подбородок, и заглянула девочке в глаза, смотрела и говорила ласково:
— Не бойся, бояться не надо. И не плачь, ни страх, ни плач ничего не изменят. Что суждено, то сбудется.
Пока она говорила, Ульрика уже скинула монашескую хламиду, стояла на ночном ветру голая. И Анхенс тоже скинула одежду. И не сговариваясь они стали раздевать девочку.
— Господи, Господи, Господи, — причитал та, и не сопротивлялась, но и не помогала себя раздеть, слёзы катились из её глаз. Она пошатывались от страха.
— Хватит причитать, дура, — зло сказала Ульрика, и вдруг в руке у неё появился большой нож. Она им стала резать тесёмки на корсете девочки.
А та, как увидела нож, так ещё пуще стала рыдать, нож был страшен, чёрен и грязен. Так грязен, что даже при луне на нём чёрную, застарелую грязь видно было.
Эльза стала молиться:
— Патер ностер, куэ эс ин сеалес…
Но не успела она и второй строки начать, как пощёчина остановила молитву, а потом и ещё одна, и Анхен проговорила со злобой:
— Не смей, тварь, не смей. Ещё одно слово и велю Ульрике язык тебе вырезать. Плачь, ори, это можно. Но не молись тут.
Девочка уже была раздета догола, Ульрика схватила её за волосы, потянула за них, так что у Эльзы голова запрокинулась к небу, и поставила её на колени. А потом и на корточки, и продолжала крепко держать её за волосы. Сама стала над ней, словно верхом сесть хотела, одной рукой волосы её держала, второй рукой нож страшный. Эльза уже от страха кричала во весь голос, замолкала на мгновение, чтобы перевести дух и попросить:
— Господи, не надо.
И снова орала, чувствуя ужас, но никто её не слышал ночью.
Анхен словно ждала чего-то, глядела на неё с удовлетворением. А вот Ульрику этот ор злил, она трепала девочку за волосы и шипела:
— Заткнись же ты, заткнись.
Но Эльза не унималась, снова и снова повторяла своё:
— Господи не надо, Господи не надо.
И снова начинала орать.
— Сердце моё, может тронуть её, невыносимо слушать, — говорила Ульрика.
Но Анхен мотала головой:
— Нет, пусть не спит, хочу чтобы господин наш слышал её ужас.
И Эльза опять закричала.
Видно тут господин услышал крики несчастной девушки. Теперь Анхен была довольна и сказала:
— Ладно, холодно, режь её сестра, только немного режь, чтобы не сразу сдохла, чтобы угасала медленно.
Эльза услышав это попыталась даже сопротивляться, хотела рукой горло своё закрыть. Да Ульрика свирепо дёрнула её за волосы и зашипела ей в ухо:
— А ну, стой спокойно, не смей псина шевелиться.
И девочка обмякла, словно устала, Ульрика тянула её за волосы, голова её была запрокинута к небу. Она только всхлипывала. И ждала, когда всё закончится. Ждала.
Ульрика подвела нож ей к подбородку, к горлу справа, приставила, и умело дёрнула его на себя. Видно не в первый раз, не зря тут останки зверья разного повсюду валялись.
Эльза даже не вскрикнула, почти и не больно было. Только струйка крови, маленький фонтанчик, брызнул. На землю и камни падали капельки, и в ночи казались они чёрными, а не красными, как спелая вишня.
И тут к ней подошла Анхен, стал на колени рядом, и поднесла под струйку ладони, стала кровь собирать. А сама девочке в глаза смотрела, улыбалась ей и говорила:
— Счастлива быть ты должна, душонка твоя пропащая в дар господину нашему пойдёт.
А Эльза смотрела на свою кровь в ладонях этой красавицы, а потом и на неё саму, и глаза её расширялись от ужаса, так как за всю свою малую жизнь девочка не видела ничего более страшного, чем эта женщина.
