— Так не ведали мы, куда нам ехать, вот туда и поехали, — ничуть не смутилась баба.
— Кто дозволил вам ехать, кто разрешил брать телегу? — не отставал Волков и ухо её не выпускал.
— А никто, матушка Кримхильда, одна осталась, что она бормочет, мы не различаем, а благочестивая Анхен и Ульрика исчезли. Нет их нигде. Вот мы и решили ехать.
— Нету Анхен? — удивился Волков, выпуская ухо бабы.
— Нету, нету, и Ульрики нету, — заговорили все бабы разом. — Уехали, большой воз забрали и ночью уехали.
— Карл, — заговорил Волков быстро, — всех баб к коменданту, поставьте при них двух ваших верных солдат, но чтоб не дурни были. А мне вы и ещё шесть человек понадобитесь сейчас же.
— Едем в приют?
— Немедленно.
— А я думал позавтракать, — философски заметил Брюнхвальд.
— И я думал, — сказал Волков, — Максимилиан, коня. Сыч, Ёган, вы тоже со мной. Монах пусть будет в покоях.
Сыч, как всегда, был хитёр. Едва привратник отворил им дверь, так он его наземь валил, коленом на грудь мужику, и давай его душить помаленьку:
— Говори где? И врать не смей — убью!
— Чего где? — сипел Михель Кнофф, тараща глаза перепугано.
— Врать, говорю, не смей, — Фриц Ламме достал свой мерзкий нож и остриё к скуле под глаз мужика подвёл, придавил, — на лоскуты кожу порежу.
— В подвале, — сипит привратник.
— Всё в подвале? — спрашивает Сыч, ножа не убирая.
— Нет, не всё, золото они ночью вывезли, — говорит Михель Кнофф.
— Кто и куда? — не отпускает его Сыч.
— Благочестивая Анхен и Ульрика собрались ночью, золото забрали и уехали, а куда — мне не сказали.
— Ладно, — говорит Сыч уже не так зло, поднимая с земли мужика, — пойдём-ка, покажешь, что осталось. — И не думай бежать или хитрить, на кол посажу.
Все уже слезли с коней, стояли рядом, смотрели на всё это действо и восхищались Сычом, Брюнхвальд даже головой восхищённо мотнул. Пошли внутрь большого дома. Как ни хотелось Брюнхвальду пойти в подвал, но Волков послал его с людьми собирать всех баб, свести их в большую столовую и там держать под присмотром. Бабы, как только солдаты их стали собирать по покоям, конечно, начали дружно выть. Выли и всё спрашивали, куда их, брать ли им вещи, можно ли хлеба взять? Солдаты и сами не знали, сгоняли их в столовую. Пока Сыч и привратник искали свечи и лампы, кавалер пошёл с Ёганом, Максимилианом и двумя солдатами в покои к благочестивой Кримхильде.
Старуху все бросили. Видно, как уехала Анхен, так и весь порядок в приюте рухнул. Та, о ком ещё вчера говорили с придыханием, сейчас валялась на полу рядом с кроватью, чепец закрывал её лицо, и рубаха её была мокра.
Она не спала, тяжело дышала и смотрела на пришедших мужчин с ненавистью. Лицо, её страшное лицо кавалер узнал сразу, это она являлась к нему ночью. Волков склонился к ней и произнёс:
— Я же говорил тебе, что приду за тобой. Говорил?
Старуха захрипела. Волков засмеялся и приказал:
— На перину её положите и несите в столовую ко всем.
Старуху приволокли в столовую к рыдающим от страха бабам, бросили её на стол. Тут пришёл солдат и сообщил:
— Ваш человек уже в подвале, свечей и ламп у него в достатке, вас зовёт.
Подвал с низким потолком, лестница в десять ступеней, горы тряпья. А в середине стояли Михель Кнофф и Фриц Ламме с лампами.
— Ну, — говорил кавалер, спускаясь вниз, — что тут?
— Кажется, экселенц, вы будете довольны, — говорил Сыч.
Волков подошёл и понял, о чём говорит его человек. Перед ним стоял огромный кованый сундук.
— А ключи? — спросил он.
— Ключи были у благочестивой, — отвечал привратник. — Завсегда при ней.
— Такой сундук не сломать, — сказал Сыч, — нужно наверх тащить.
В подвале полумрак. У сундука четыре ручки, четверо самых крепких солдат взялись за них и едва оторвали сундук от пола. Пришлось тащить волоком, а тряпьё мешало, необходимо было расчисть путь до лестницы, кучи тряпья нужно было разбросать по сторонам. Волоков заметил, как один из солдат нашел вещь, которая ему, видно, приглянулась, и в свете лампы он разглядывал её, вместо того, чтобы тащить сундук. Кавалер вырвал вещь из рук солдата, тот сразу занялся делом, а Волков хотел было откинуть тряпку, да удивился, это был бархат. Да ещё оторочен он был мехом. Света ему было мало, чуть оглядев вещь, кавалер подошёл к привратнику, который стоял в сторонке с подсвечником, и спросил у него:
— А что это за тряпьё тут кругом?
— Одёжа убиенных, — ответил тот.
— Что? Какая одёжа? — не понял Волков.
— Убиенных, — не моргнув глазом, повторил привратник.
Никто не прислушивался к их разговору, солдаты, Сыч и Брюнхвальд были заняты сундуком, они нашли ломы и верёвки и уже втягивали и вталкивали неподъёмный сундук на крутую лестницу.
— Убиенных? Каких ещё убиенных? — не понимал Волков.
— Купчишек.
— Купчишек?
— Ага, их, бедолаг, — говорил привратник даже с сожалением.
У Волкова даже вопросы пропали, нечего ему спросить было, смотрел он в тупые, безвинно-коровьи глаза привратника Михеля Кноффа и не находил слов. Хотя за словом он никогда в карман не лез.
Сундук открыть было непросто, петли внутренние, замки, а их было даже два. Приволокли с большими усилиями сундук к нему в покои. Старуху, баб и привратника Брюнхвальд повёз в тюрьму. Коров и лошадей, что были в приюте, привели на двор гостиницы.
Волков есть хотел зверски, сел есть, а перед ним, откинув ковёр, чтоб не замарать, два кузнеца пытались открыть сундук. Покопались, ушли. Обещали вернуться. Кавалер очень хотел заняться допросами, тем более, что барон фон Виттрнауф уже присылал человека с вопросом. Знать он хотел, когда они пойдут допрашивать ведьму Рутт насчёт искомого. Волков говорил, что скоро. Да о какой там ведьме может идти речь, когда перед тобой такой сундук. Он не доел ещё, когда вернулись кузнецы. Что-то поковыряв, что-то потом подпилив и снова поковыряв, они заулыбались и, чем-то щёлкнув в сундуке, сказали:
— Сделано, господин.
Хотели поднять крышку, но Волоков крикнул:
— Нет, не надо. Сколько вы хотите за работу?
— Работа сия знаний требовала и умений, — говорили кузнецы. — Думаем, что достойно будем полтора талера. А мы вам ещё и ключи к нему сделаем.
Кавалер без разговоров кинул на скатерть три талера.
Кузнецы кланялись, брали деньги и ушли. Сыч, монах и Ёган полагали, что Волков встанет и пойдёт к сундуку смотреть, что там, но он не спеша ел тонко нарезанный острый старый сыр, допивал каплю вина из стакана. И не торопился, раздражая своих людей непонятным бездействием. Хорошо, что скоро вернулся Брюнхвальд. И тогда Волков произнёс:
