— Нет, — закончил разговор кавалер.
— И конюх мне нужен, — не отступала Агнес. — Пусть Максимилиан мне конюхом будет.
Максимилиан тут же был, обомлел, аж в лице изменился и с надеждой глядел на кавалера.
— Нет, он мой оруженосец. Ёган будет конюхом.
— Да не нужен мне этот дурень деревенский, — почти крикнула Агнес. — Максимилиан пусть!
— Ёган будет, — невозмутимо сказал Волков. — Всё, ступай к себе.
И снова он уткнулся в бумагу, что подсунул ему с пояснениями монах.
Но Агнес не пошла, сидела напротив него и взглядом его сверлила насквозь. И видно, почувствовал это взгляд кавалер, поднял на неё глаза, но она свои не отвела, словно в гляделки с ним играла. И тогда он спросил, даже не повысив голоса, но так, что всем в комнате похолодало:
— Я велел тебе идти прочь! Глухая?
И взгляда его девушка не выдержала, посидела чуть и вскочила, быстро пошла из покоев в коридор, шурша платьем, раскраснелась вся, злая.
Кавалер снова уставился в бумаги, а брат Ипполит, Ёган и Максимилиан переглядывались меж собой, облегчённо вздыхали и радовались, радовались тому, что хоть господин эту маленькую, злобную бабу урезонить может. Хотя бы он.
— А где Сыч? — спросил Волков, откладывая бумаги.
Он так и не принял решения по ним. Суммы в счетах были немаленькие.
— Спит в людской ещё, — ответил ему Максимилиан.
— Спит? Господину не до сна, а он спит. Будите его, дело есть.
Когда заспанный и хмурый Сыч пришёл, Волков сказал ему:
— Найди дом банкира Винхеля. Присмотрись к нему, как стемнеет, пойдём его брать. Отведём его в тюрьму…
— Понял, — сказал Фриц Ламме.
— А потом нужно будет с ним вопрос решить, — добавил Волков тихо.
— Решить? — не понял Сыч.
— Решить, — многозначительно повторил кавалер. — Мне барон всю голову проклевал, этот банкир должен замолчать навсегда, но так, что бы никто и ничего не подумал.
— А, так вот вы о чём? — тихо догадался Фриц Ламме.
— Получишь три золотых, думай, как всё сделать.
— Уж я подумаю за три золотых-то, — обещал Сыч, уходя.
Он сел обедать, вернее, ужинать, как пришёл стражник от коменданта Альбрехта и сказал, что мест в тюрьме больше нет. Если они ещё будут столько хватать всякого ворья, то придётся им сидеть на голове друг у друга.
— А кто ж их хватает? — удивился Волков. — Мы уже не хватим.
— Да как же вы не хватаете, — в свою очередь удивлялся стражник, — если только за сегодня вам приволокли двадцать шесть человек.
— Какие ещё двадцать шесть человек? Ты рехнулся?
— Как же, господин? Я ж не придумываю всё это, меня к вам комендант послал! — бубнил стражник обиженно.
Кавалеру стало не до обеда, велел коня седлать. Тут Брюнхвальд подошёл, и они вдвоём поехали в тюрьму. Выяснять.
— Каморы, господа хорошие, у меня битком, — сразу начал бодрый комендант Альбрехт, — раньше кто по одному сидел, теперь по пять сидят. Гороху для них нет, хлеба тоже. Пиво я уже водой заменил, и если они у вас животами начнут маяться, так не взыщите.
— Так откуда их столько, кто их сюда ведёт? — недоумевал Волков.
— Да как же так, господин кавалер, — в свою очередь недоумевал комендант, — вы же стражникам нашим дали денег за поимку секретаря Рябой Рутт, сами и сказали им других ловить, вот они и стараются.
— Не помню, я чтобы говорил им других ловить.
— А они всё оно стараются. Двух бабёнок свирепых поймали уже, и Весёлую Рози схватили, и Монашку Клару. И ещё других, тех, что помельче. Все уже тут сидят. Что ж делать с ними прикажите? Выпустить?
— Ну а что ещё? — нерешительно говорил Волков. — Кормить мне всю эту ораву? Да и не имею я права хватать всех.
— Жаль, жаль, — произнёс комендант с заметным разочарованием. — Тут и конокрады есть, и воры, и другие тёмные людишки, жаль выпускать их, — он продолжил мечтательно. — На баржу бы их, да на середину реки…
— Можно и на баржу, — вдруг сказал Брюнхвальд, — там и держать, если деньги есть, а я бы охрану крепкую поставил бы, никто не убежал бы. И судили бы их понемногу.
— Ну да, а сколько это стоить будет? Не подумали? — спроси его Волков.
— А про это уже не мне думать, а вам, — сразу ответил ротмистр.
— Да уж, мне, — сказал кавалер, недовольно глядя на него.
А к чему всё это ему? Да ни к чему! Зачем он этот мерзкий город от ворья будет чистить, за это ему и спасибо не скажут. Да ещё всё это за свой счёт!
— Ну так, выпускать сволочей? — не успокаивался Альбрехт.
— Ищите баржу, Карл, — сказал Волков, сам не зная, зачем, — а вы, комендант, скажите своим стражникам, что за всех я платить не буду. Всякую мелочь да простых шлюх пусть не хватают. Только за крупную рыбу платить буду.
— Обязательно скажу, — заверил комендант.
— Карл, на баржу берите только сброд, всех баб из приюта оставьте тут. Им с палачами говорить придётся.
— Да, кавалер.
И Волков поехал в гостиницу, наконец, пообедать. Вернее, уже поужинать. А Брюнхвальд поехал искать на пирсах пустую баржу.
Вечером, хоть и спать хотелось, кавалер не ложился, сидел над бумагами, что из городского совета принесли, пока снизу не пришёл Сыч и не сказал:
— Брюнхвальд пришёл, с ним пять человек. Банкир дома. Можем идти брать его.
Пришло время решить последний вопрос. Он очень надеялся, что это будет последний вопрос.
— Максимилиан, кони? — спросил Волков, отодвигая бумаги.
— Под сёдлами, кавалер, — отвечал юноша.
— Поехали.
Как ни странно, дверь им отворили сразу, даже пугать никого не пришлось. Открыла нестарая ещё бабёнка, не в чепце, как положено, а в обычном платке. Сыч её сразу схватил, обнял за шею крепко, прижал голову к груди и заговорил негромко:
— Орать не думай, говори — где хозяин.
А сам препоганую бабу ещё и за грудь хватал.
Баба что-то лепетала ему в грудь, от страха чуть живая, а в дверь уже входили, цепляясь за косяки алебардами, солдаты Брюнхвальда.
В доме сразу вой, переполох, крики. Дети заскулили с перепугу. Прислуга металась бестолково. Один из слуг думал в дверь выскочить, так солдаты его угомонили беспощадно. У двери упал, лицо в крови. Не велено никого выпускать было.
Волков шёл предпоследний, за ним Максимилиан. Сыч Волкова наверх позвал, уже знал, куда иди. Тот пошёл по лестнице, ступеньки высокие, хромал заметно, за перила держался, как старик, и всё это на людях. Оттого обозлился. На втором этаже кабинете был, там банкира и нашли, за столом сидел в ночном уже виде и перепуган был.
