Самая биологически-механическая книга Буковски (и вместе с тем самая уморительная – видимо, по компенсаторному принципу) вся представляет собой один безмерно растянутый половой акт, местами разбавленный праздными разговорами, неизменно, впрочем, приводящими к одному: к е**е. И это при том, что Буковски считал себя скромником в эротическом жанре!.. Впрочем, у него, по собственному признанию, была хорошая школа: «Вы читали „Декамерон“ Боккаччо? Вот он сильно повлиял на „Женщин“. Мне понравилась его мысль: секс настолько смехотворен, что с ним никому не справиться. У него же не столько про любовь, сколько про секс. Любовь смешнее, смехотворнее. Вот был мужик! Как он умел издеваться! Чтобы такое написать, он, наверное, пять тысяч раз обжигался. А может, гомик был, не знаю. В общем, любовь смехотворна, потому что недолга, а секс смехотворен, потому что недостаточно долог»
[49].
Учитывая, однако, что роман называется всё-таки вовсе не «Е**я», а именно «Женщины», немного смущает трактовка Буковски немаленькой в общем-то и непростой гендерной темы. В силу его прямолинейного редукционизма, женщины – это е**я и есть, одна только е**я и ничего, кроме е**и, – в точности по названию одного из рассказов нашего автора: Fuck Machine. Наверное, если бы ему вдруг пришлось писать книгу под названием «Мужчины», она состояла бы только из драк (то есть из п******к). Так или иначе, заметно, что напряженная связь с Линдой Кинг отразилась на мировоззрении Буковски не самым политкорректным образом. И так не подарок, он стал отыгрываться на широком сексистском поле.
Сексизм – это вариант биологического редукционизма. В «Женщинах» более, чем в каком-либо другом романе, рассказе или стихотворении, Буковски человек сведен к одной только биологической, самой базовой функции: совокупляться. При этом у человека – больного и дезорганизованного животного – эта функция гипертрофируется, так что нет никаких естественных инстинктивных барьеров для сдерживания анормально частотной, приапически-сатириазной и неконтролируемой е**и.
Этот грубый биологизм хорошо заметен именно там, где автор пытается – с иронией или без – примешать к голой е**е какие-то более сложные антропологические функции. В конечном итоге любая речь о любви стремительно переходит в е**ю, речь о ненависти еще стремительнее переходит в е**ю, скорбь устремляется в е**ю, подпрыгивая, а уж обсуждение поэтических достоинств и недостатков того или иного автора – оно-то швыряется в е**ю со скоростью настоящей биологической ракеты.
В итоге мораль этой длинной и часто буксующей басни поучает нас в том, что все дороги ведут отнюдь не в Рим (а куда бы вы думали?..), и в том еще, что, скромничая, Буковски нам врал. Ему, конечно, свойственно было невротическое самолюбование, и весь этот донжуанский вояж пьяного страшного старика может подчас и наскучивать. Спасает лишь то, что самовлюбленность у этого брюхатого ловеласа неизменно рифмуется с самоиронией. Поэтому, к счастью, эти триста страниц занимательной анатомии наполнены взрывами поистине гомерического хохота.
И е**и.
* * *
Расставшись с Линдой Кинг, Буковски снова пустился во все тяжкие своей кипящей прижизненной славы. Фанаты, не покидающие его порога (сколько ни меняй жилищ, а они всё равно вычислят и заявятся), и постоянные разъезды по чтениям, неизменно завязанные на пьянках и сексе, не позволяли ему расслабиться. В какой-то момент этот крепкий, изрядно натренированный гуляка стал терять над собой контроль. Он стал регулярно употреблять кокаин, заливая его литрами выпивки, чего с ним, убежденным пьяницей, но ни в коем случае не наркоманом, никогда до этого не было. Здоровье резко ухудшилось: то и дело он просыпался от жуткой дрожи, у него начались галлюцинации. В общем, эта дорога вела в очевидный тупик, и всё могло бы закончится совсем плохо, если бы не новая женщина.
Ее тоже звали Линда, только не Линда Кинг, а Линда Ли Бэйгл. Они познакомились в сентябре 1976-го, когда Буковски проводил очередные поэтические чтения. Линда была его фанаткой, она ходила на все его чтения, читала все его книги и мечтала познакомиться со своим кумиром лично. На этот раз она осмелилась подойти. Буковски увидел молодую и стройную рыжеволосую женщину, был моментально покорен ею и обменялся с ней телефонами. Вскоре они созвонились и встретились. Местом встречи был ресторан здорового питания, принадлежавший Линде. Она вообще была странной фанаткой Буковски – любовь к грубой поэзии этого старого козла как-то сочеталась в ней с прямолинейным нью-эйджем, который в то время был на пике моды. У Линды даже был свой гуру – Мехер Баба. Тот же Мехер Баба был гуру гитариста группы The Who Пита Таунсенда. Не знаю насчет Таунсенда, но Линде гуру строго-настрого запретил вступать в сексуальные отношения. Для Буковски это было большим сюрпризом.
Первое время он ходил на сторону, но Линда относилась к этому до странности спокойно. Ее целибат был не бессрочным, и она, видимо, смиренно ждала того момента, когда можно будет позволить этому старому козлу осквернить космический храм ее любви (или как-то так). По окончании целибата Линды Буковски потерял стимул изменять ей с другими женщинами. Помимо прочего, Линда сразу взялась за здоровье своего мужчины. По традиции он был очень податлив в отношении с женщинами и все принимал без особенных возражений. По настоянию Линды он перешел с тяжелого алкоголя на вино. Для самого себя он оправдывал это так: когда ты пьешь тяжелый алкоголь, быстро напиваешься и не можешь писать; когда пьешь пиво, каждые пятнадцать минут бегаешь писать, и поэтому также не можешь писать в силу потери концентрации; выходит, вино – лучшее пойло для настоящего писателя. Очень рациональный подход.
Кроме того, Линда заставила Буковски отказаться от мяса, перейти на здоровую пищу и регулярно принимать витамины. Здоровье его и правда улучшилось, он похудел и стал в целом спокойнее. Это заметно по смене тональности, которую можно проследить от романа «Женщины» к роману «Голливуд» – герой последнего настолько флегматичен, что так и видишь, как над ним поработал суровый нью-эйдж. Другой вопрос, насколько это хорошо в литературном отношении…
Буковски по-прежнему много работал, и этот романтический период его жизни оформился в двух больших книгах – стихотворном сборнике Love Is Like a Dog from Hell (1977) и уже рассмотренном нами романе Women (1978). Название первого и содержание второго произведений хорошо демонстрируют ту специфическую точку зрения на любовные отношения, которой придерживался Буковски. Впрочем, мы знаем, что по большей части это был эпатаж – на самом деле наш автор был очень сентиментален. Но публика не хотела сантиментов, ей подавай старого козла. Она его получила – продажи «Женщин» были внушительными.
Обычно Джон Мартин правил Буковски, ибо последний не очень дружил с грамматикой. Но на этот раз правка редактора вышла за чисто грамматические пределы. Так, Мартин позволял себе разнообразить авторскую лексику, менять некоторые формулировки на более, как ему представлялось, благозвучные. Буковски это не понравилось, и он потребовал от Мартина никогда больше так не делать. В дальнейшем правка Мартина станет головной болью для поклонников Буковски: в том, что касается посмертных изданий, трудно понять без доступа к рукописям, насколько далеко заходит редакторская правка и насколько аутентичный текст мы читаем. Предсказуемым образом Мартин стал для фанатов Буковски предметом настоящей ненависти.
