Всё произошло так молниеносно и быстро, что Гаитэ не успела ещё ничего осознать, а уже всё было кончено.
«Как мало крови», — только и пронеслось в голове.
Она всегда считала, что, если перерезать горло, кровь бьёт фонтаном. В действительности всё было не так. Тонкая струйка, очень тонкая струйка — и всё.
Торн заулюлюкал, громко аплодирую.
Сезар, повернувшись к нему, отвесил щегольский поклон, пристукнув каблуками, как в танце.
Сорхэ был в ярости:
— Проявите уважение! Человек умер!
— Только не надо играть, — издевательски покачал головой Торн. — Если бы в схватке погиб мой брат, ты бы смеялся!
— Вы! Два мерзких червяка, выползших не из чрева матери, а прямиком из преисподней! — рыкнул Сорхэ, подходя ближе.
Глаза его сверкали бешеным огнём.
— Если я правильно вас понял, сеньор, вы поменяли своё мнение? Желаете драться?
Сорхэ пошёл по кругу, обходя неподвижно стоявшего Сезара, чередуя серию быстрых шагов с сериями коротких:
— Желаю намотать твои кишки на свою руку, ублюдочная сволочь!
Сезар не счёл нужным что-то отвечать. Выпад Сорхэ прошёл мимо — Сезар лишь слегка качнулся.
Гаитэ не была сведуща в фехтовальном искусстве, но некоторые вещи и не требуют изучения для того, чтобы оценить деяния мастера. Сезар Фальканэ в совершенстве владел как своим телом, так и своим клинком. Сорхэ отлично владел шпагой, удары были точно и смертоносны, но его несчастье заключалось в том, что в соперники на этот раз ему достался полубог.
Удар из верхней позиции с заходом влево — мимо!
Ложный выпад в поясницу — мимо!
Возвратный выпад в голову — и снова клинок не нашёл свою цель.
Не получилось достать шею противника из полупозиции снизу вверх.
Всё это время Сезар лишь уходил в защиту, не атакуя в ответ до тех пор, пока Сорхэ словно не обезумел, начав наносить беспорядочные удары вне всякой стратегии.
Лицо Сезара снова выглядело каменной маской.
Видимо, игра утомила его. Поединок продолжался, но роли переменились. Фальконэ, наконец, перешёл в атаку: лёгкий поворот корпуса, шаг правой вперёд и такой же молниеносный выпад. Со злой усмешкой на лице брат Торна играл шпагой, выделывая финт за финтом, как кошка, играет с обречённой ею мышкой.
Двое людей медленно двигались по кругу.
Лицо Сезара больше не выглядело спокойным — оно было жестоким и алчным. Он хотел убить и не скрывал этого. И Гаитэ видела по его лицу, читала по нему — верная смерть!
Теперь Торн не улюлюкал и не аплодировал.
— Пожалуйста, не нужно! — сорвалось с губ Гаитэ одновременно с тем, как Сезар издевательски изящным движением вогнал шпагу в очередную шею; перед тем как второе тело рухнуло на землю в аккурат рядом с первым.
— Сеньора? — обернулся Сезар к ней, дрожавшей от ужаса перед двумя увиденными смертями. — Вы что-то сказали?
Она чувствовала себя в этот момент беспомощной, словно обнажённой.
Ненависть, негодования, понимание, что всё изначально было подстроено, что её использовали как наживку для того, чтобы расправиться с двумя самыми верными людьми её матери — всё это пришло позже.
В тот самый момент Гаитэ ни о чём не могла думать, кроме одного — как быстро гаснет пламя жизни. О том, что кто-то может быть настолько чудовищен, что гасит его, не колеблясь и не зная раскаяния, словно настоящий зверь.
— Это… это мерзко, — попятилась она.
— Мерзко — что, сударыня? — вежливо поинтересовался Сезар.
— Оставь её в покое! — велел Торн.
— Я отвечу, — собственный голос казался Гаитэ чужим, когда, шагнув вперёд, она остановила ненавидящий взгляд на Сезаре. — Мерзко то, что вы задумали сделать это, используя мою наивность и доверчивость. Из-за моей глупости пострадали те, кто был наиболее предан…
— Вам? — переспросил Сезар, качая головой. — Не обольщайтесь. Любой из этих господ, не задумываясь, перерезал бы глотку и вам и мне, будь это в интересах их обожаемой Тигрицы!
— Только резать мне глотку моей матери не интересно от слова «совсем», — бесцветным голосом возразила Гаитэ. — Пользуясь случаем, вы избавились от противника, подло и беспринципно. Да ещё заставили меня смотреть на это. Вы отвратительны!
На этот раз воцарившаяся тишина была звенящей.
— Я понимаю твоё огорченье, — произнёс Торн, подходя ближе, так, что Гаитэ почувствовала тепло, исходящее от его тела и почувствовала поддержку. — Откровенно говоря, братец, я тоже не думал, что ты зайдёшь так далеко, что оставишь за собой два трупа. Хотя мог бы и догадаться. Ты никогда не умеешь остановиться вовремя. Но насчёт «подло», — милая, это перебор. Поединок был честный. Ты же сама видела, брат рисковал жизнью дважды там, где каждый из них рискнул лишь раз. Правда, менее успешно, — хмыкнул он.
— Ненавижу! Ненавижу вас обоих! — в отчаянии закричала Гаитэ, сжимая кулаки в бессильной ярости и горьком отчаянье.
Смерть не была ей в новинку. Она встречалась с владелицей острой железной косы, срезающей жизни под корень и раньше, но то были жертвы старости, болезни или несчастного случая, но никогда — убийства.
— Маркелло, — кивнул Торн, — позаботься о телах. Сделай всё возможное, чтобы их доставили родным и похоронили с почестями.
Он слуге кошелёк, звякнули монеты.
— Да, мой господин, — покорно отозвался слуга, поймав кошель на лету.
Гаитэ отвернулась, не в силах смотреть на слишком простые, примитивные действия. С людьми обращались как с дровами, перетаскивая с одного места на другое с бесчувственной, небрежной деловитостью.
— Мне жаль, что так получилось.
Услышав грустный голос Сезара над своим ухом, она покачала головой:
— Ложь. Вам не жаль.
— Послушайте! Когда утром я пригласил вас на поединок, я просто шутил. Привести вас сюда со стороны Торна было…
— Что? — гневно сверкнула она глазами, порывисто к нему оборачиваясь. — Было ошибкой?
— Ошибкой? — Сезар криво усмехнулся. — О, нет! Не ошибкой — тонким расчётом! Торну только на руку, чтобы вы меня ненавидели.
— При чём здесь Торн? Вы сами сделали всё для того, чтобы заслужить мою ненависть: соблазнили мою мать, убили брата, разорили подвластные земли, прикончили последних людей, сохраняющих мне верность!
— Вы пристрастны и несправедливы ко мне. Насчёт вашей матери — согласитесь, трудно принудить к чему-то женщину, превосходящую вас годами, умом и опытом?
— Довольно! — попыталась гневно оборвать его Гаитэ.
Но Сезар продолжил скороговоркой:
— То, что было между мной и вашей матерью, нельзя назвать иначе, чем приятной интрижкой. Я понимаю, это отталкивает вас от меня, но прошлого изменить никому не под силу — даже мне.
