— Даже вам? Почему — даже вам? Вы чем-то отличаетесь от прочих смертных?
— Отличаюсь.
— Разве что в худшую сторону!
— Однажды я стану императором Саркассора. Не номинальным, как мой отец, а обладающим реальной властью. Я положу конец бесконечным междоусобицам в стране, объединив провинции и превратив наш край в великое государство, процветающее, благоденствующее. Я стану великим правителем, прославившемся в веках.
— У вас грандиозные планы, Ваша Светлость, — зло сощурилась Гаитэ. — Но разве в этой очереди мой будущий муж, ваш старший брат, не стоит первым? Вы, видимо, уже придумали, как решить этот вопрос?
По лицу Сезара промелькнула судорога ярости и оно тут же застыло уже знакомой Гаитэ, неподвижной маской, надёжно скрывающей все душевные порывы.
— Что ж? Вы правы, — пожал он плечами. — Мой брат стоит у меня на пути во всех направлениях, обойти его будет трудно. Вы сделали правильный выбор, мадонна! Что остаётся мне? Лишь шпага! В то время как Торна ждёт императорский венок.
— Зато шпагой вы владеете мастерски, что с пафосом и продемонстрировали, только что беспощадно расправившись с моими друзьями.
— Это был честный бой! Вы не имеете никакого права смотреть на меня, как на убийцу!
— Я буду смотреть на вас так, как вы того заслужили. Формально — да, дуэль была честной, но на деле же вы прекрасно знали, что противник слабее? Могли бы проявить великодушие!
Сезар посмотрел на Гаитэ так, словно усомнился в её умственных способностях:
— Проявить великодушие? — сдавленные от ярости голосом выплюнул он. — Зачем? Чтобы оба негодяя продолжили плести против меня и моей семьи интриги? Ну нет! Если противник не капитулирует, его уничтожают. Это касается как львов, так и змей, сударыня. Советую вам это запомнить!
— Это угроза? — отшатнулась Гаитэ.
— Скорее предупреждение. Впрочем, — дёрнул Сезар плечом, — расценивайте, как вам угодно. Ваше желание быть предубеждённой, из чего бы оно не исходило, очевидно! Я мог бы казнить этих двоих тупиц. Или подослать к ним наёмников. Но я позволил им умереть с честью, держа шпагу в руке, как и подобает воину. У них был шанс одержать победу или умереть. Они проиграли — горе павшим. Но я отказываюсь считать себя неправым, потому что я прав! Я понимаю ваши чувства, но не позволяете эмоциям взять верх над разумом.
Их взгляды снова встретились.
Гнев Гаитэ куда-то испарился, осталась лишь тоска и неуверенность — во всём.
Кому же верить, если даже собственное «я» вызывает сомнение.
Кто прав? Кто виноват? И вообще, если ли в этой жизни правые и виноватые? Или только те, кто дорог нам, за кем мы готовы и в огонь, и в воду, чтобы там не случилось и те, кто нет — последним мы не прощаем ничего.
— О, братец! Гляжу, ты пытаешься подружиться с моей будущей жёнушкой, пока я и мой верный слуга прибираем за тобой?
Вместо ответа Сезар резко оттянул жёсткий воротник, словно ему внезапно стало нечем дышать.
— Я пытался объяснить моей будущей родственнице, что не так плох, как всем вокруг хотелось бы.
Торн засмеялся, тяжело закидывая руку на плечо Сезару:
— О, мой вечное несчастный, вечно непонятый младший брат, — с издевкой протянул он. — И когда тебе надоест ныть? Перестань искать чужого одобрения и жить сразу станет легче.
С этими словами он отпил несколько глотков из фляжки, что держал в руке. Судя по неровным движениям, в ней была вовсе не вода. И прикладывался он к ней уже не впервые.
Спрашивается, зачем утром Гаитэ потратила на него столько лишних слов?
— Будешь? — протянул он фляжку Сезару.
Тот отрицательно мотнул головой.
— А ты, дорогая? — развязно вопросил Торн.
Вместо ответа Гаитэ отвернулась и направилась к калитке в воротах.
— Э! Нет, дорогая! Я бы не советовал тебе отрываться от компании, — пьяным голосом проревел Торн ей в спину. — Жютен и днём-то небезопасен, а ночью его улочки смертоносней трясины.
— Ну так иди за ней, дурень, — хмыкнул Сезар. — Иначе потеряем так же внезапно, как нашли.
— Этого никак нельзя допустить. Отец будет недоволен. Да и я, кажется, тоже, — засмеялся Торн.
Братья Фальконэ вели себя так, словно два человека только что не превратились в два трупа! Словно ничего, ровным счётом ничего не произошло!
В характеристиках Жютена они оказались правы. Не успела Гаитэ дойти до конца улицу, как дорогу заступили три человека, с виду, прилично одетых, но источающих угрозу.
— Смотрите, кто попался? Похоже на благородную даму? Но ведь благородные дамы по ночам одни не гуляют? — издевательски пропел тот из тройки, что стоял в центре.
Молодые люди вызывающе заложив руки на широкие пояса.
— Что ты сказал, смерд?! — рыкнул Торн, и напрасно Сезар пытался удержать его за плечо. Он стряхнул её, как досаждающую муху.
— Ничего, сеньор. Должно быть, мы обознались, — заискивающим, лебезящим тоном пропел второй, с тонкими усиками над слишком пухлой нижней губой, молодой человек. — Мы приняли даму за другую. Просим прощения.
— Извинить? — тёмной башней надвигался на ночных бандюг Торн. — Ну, нет! Никто не смеет косого взгляда поднять на моих шлюх, а ты только что встал на пути моей невесты! Ради твоего же блага я преподам тебе урок вежливости.
Гаитэ не сразу поняла, что случилось. Отчего парень заорал, как ошпаренный, хватаясь рукой за левую сторону лица. Почему Торн наклонился и что-то поднял с земли, протягивая нападавшим:
— Вот. Заберите его ухо. На память о том, какими осторожными следует быть на улице Жютена, особенно по ночам. И благодарите судьбу за моё хорошее настроение. Я удовлетворюсь одним только ухом. А ведь мог бы выколоть смерду оба глаза, — засмеялся Торн.
— Дорогая, — обернулся Торн, протягивая к Гаитэ руку, залитую кровью незадачливого воришки. — Пора возвращаться во дворец.
Глава 11
Обратный путь не оставил следа в памяти: город, охранники, оба брата Фальконэ — всё превратилось в неясный фон. С неба бледным ледяным диском равнодушно светила луна.
Гаитэ многое отдала бы за то, чтобы стать такой же, как ночное светило — далёкой, равнодушной, для всех недосягаемой, недоступной. Ничего не чувствовать, ни за кого не переживать, никого не любить не из-за чего не печалиться — просто плыть в вышине, бездумно созерцая тех, кто ходит под тобой, купаясь в успокаивающих серебристых лучах. Не знать ни сомнений, ни печали, ни сожалений.
— Эй? Что-то ты подозрительно притихла? — бросил через плечо Торн. — Ты в порядке, мышка?
— Не называй меня так.
Он хмыкнул:
— Не нравится быть мышкой?
