Она предпочла пропустить вопрос мимо ушей:
— Торн — он уже пришёл? Или будет позже?
— Жаль вас огорчать, но Торна на ужине не будет. Приглашены только мы с вами, — со странной, показавшейся ей крайне неприятной, улыбкой молвил Сезар. — Отец отослал его.
— Как отослал? — нахмурилась Гаитэ. — Куда?
— Не могу утолить вашего любопытства. Увы, но я и сам этого не знаю. Отец не счёл нужным уведомить меня о своих целях и планах, он часто так делает. Но могу с уверенностью заявить, чем бы это дело не было, оно связано с семьёй и с выгодой.
Сезар явно наслаждался создавшимся положением и лёгким замешательством Гаитэ.
В какие игры играет Его Величество Алонсон? Почему, объявляя о её помолвке с одним сыном, упрямо оставляет её в обществе другого? Возможно, предупреждения матери были более, чем обоснованы? Фальконэ коварны и бесчестны, они могут попытаться заполучить с её помощью власть во всё ещё подвластных Рэйвам землях, но, вместо того, чтобы сделать законной женой старшего сына, постараться скомпрометировать и оставить на положении официальной любовницы младшего. Сезару не привыкать играть грязные роли. Бесчестия он не боится.
«Мне следует быть очень осторожной, — напомнила себе Гаитэ, — я словно иду по тонкому льду».
— Для чего ваш отец пригласил меня? Чтобы узнать результаты миссии, с которой отправлял меня к матери?
— Сомневаюсь. О том, что всё прошло успешно, мы и так знаем. Вашей матери, впрочем, как и любой женщине, дай только повод сдаться…
Блестящими глазами Сезар смотрел на Гаитэ, как будто дожидаясь возражений с её стороны. Он словно провоцировал. Гаитэ решила не обманывать его ожиданий:
— Женщины, вообще-то, бывают очень разные, но, когда находишься в тех условиях, в каких сейчас пребывает моя мать, простительно пытаться изменить собственную участь к лучшему. Особенно, когда осознаёшь, что сопротивление уже ни к чему не приведёт.
Сезар кивнул:
— Мы ещё несколько часов назад получили известие о том, что вы успешно справились с заданием. Торн был рад лично сообщить об этом отцу.
— Если ваш отец не ждёт от меня отчётов, зачем же я здесь?
— За тем, чтобы разделить со мною чудесный ужин.
— С вами?..
— Почему вы спрашиваете об этом таким тоном? Что плохого в том, чтобы отобедать в приятной компании?
— Здесь?!
— А почему нет? Я сын моего отца и всё, что принадлежит ему, рано или поздно станет принадлежать мне.
— Вам? А как же мой муж?
— Рискну напомнить, вы ещё пока не замужем.
Гаитэ чувствовала, как от гнева на лице вспыхнул горячий румянец. Щёки словно огнём жгло, когда Сезар, рассмеявшись, обронил:
— У вас всё ещё есть шанс сделать правильный выбор между братьями.
— Это становится невыносимым! Вы что? Насмехаетесь надо мной?
— Насмехаюсь? — похоже удивление Сезара было искренним. — Почему?
— Рискну напомнить, — стараясь как можно ближе скопировать его тон и интонации, проговорила Гаитэ, — что вы, в отличие от меня и вашего брата, уже женаты.
— Что ж, вы правы! Давайте оставим пока мои планы на далёкой будущее и просто отведаем деликатесов? Как видите, я решил обойтись без общества слуг и лизоблюдов. В любых других покоях это было бы невозможно без урона для вашего честного имени, но здесь… все знают, что мой отец может появиться в любую минуту и никто не посмеет заподозрить нас в адюльтере. Видите, я пекусь о вашей репутации словно добрый крестный дядюшка? Ну а сейчас, разделите со мной радость — вкусите прелести этой замечательной фаршированной утки и тонкого вина?
Сезар отодвинул высокий стул, больше похожий на трон, от заранее сервированного стола.
— Подавать буду сам, — пообещал он.
Гаитэ не знала, как себя вести. Больше всего на свете ей хотелось сбежать, но самое грустное — какая-то часть её была не прочь здесь остаться и это заставляло злиться на саму себя.
— Я не голодна, — отрезала она. — Благодарю за приглашение, но, пожалуй, лучше вернусь к себе. Будущему императору, — с иронией заметила она, — не пристало прислуживать.
— А раз я император, так и не смей мне перечить! — резко произнёс Сезар.
Удивлённая такой вспышкой Гаитэ молча воззрилась на младшего из Фальконэ.
Сам поняв, что перегнул палку, он деланно засмеялся, пытаясь обратить всё в шутку:
— Прошу вас сесть, сеньорита.
— Если так звучат ваши просьбы, боюсь даже представить, какого это — выслушивать ваши приказы.
Гаитэ и не подумала выполнять то, что от неё требовали. По-птичьи резкое и тонкое лицо Сезара потемнело от гнева, но тон его оставался деланно легкомысленным:
— Боитесь растолстеть до свадьбы и огорчить моего брата? Уверяю вас, для него одинаково привлекательным как толстушки, так и такие большеглазые тонкие феи, вроде вы. Толстушки ему нравятся даже больше — они, по его словам, полнокровнее.
— Вы оскорбляете меня при каждой встрече вряд ли случайно?
— Оскорбляю? О чём вы?
— Да бросьте! Вы далеко не такой солдафон, каким пытаетесь выглядеть. Значит, говорите гадости осознанно. Но дело не в этом. Если вас это развлекает, я могу и потерпеть, но мне представляется, для нас обоих будет лучше, если вы сразу изложите: зачем я всё-таки здесь?
— Вы не допускаете возможности того, что мне просто приятно ваше общество?
— Нет.
— А зря, — пожал он плечами, сам усаживаясь за стол. — Мне не очень приятно сидеть в присутствие дамы, но вы же не оставляете мне выбора? Я весь день не ел, голоден, как волк, и откладывать приём пищи больше не намерен.
— О! Если всё дело в этом, рада пожелать приятного аппетита.
— Благодарю, — с приятной улыбкой кивнул Сезар.
Разломив утку прямо руками, он принялся есть её с жадностью, какой вряд ли ожидаешь увидеть у аристократа. Видимо, правда был голоден? Или пытался шокировать?
Сезар ел, нарочито активно двигая челюстью, а Гаитэ продолжала стоять посредине комнаты, не сводя с него глаз. Она тоже делала это нарочно, не рассчитывая, впрочем, что как-то подействует. Но, к её удивлению, подействовало. Сезар занервничал.
Проявлялось эта нервозностью в движениях и в волчьем, остром взгляде. Тряхнув головой, отчего густые волосы взметнулись над плечами тёмным облаком, он хмуро уставился на Гаитэ в ответ:
— Вы меня ненавидите из-за вашей матери? — неожиданно спросил он.
Гаитэ едва уловимо пожала плечами, не отвечая.
— Вы понимаете, что любой другой на моём месте попросту казнил бы её? Я же предпочёл сохранить ей жизнь.
— Зачем?
