Гаитэ дрожала от напряжения, но надежда на благоразумие обоих Фальконэ всё ещё теплилась в её сердце.
В тоже время она была благодарна Торну за то, что он вступился за неё. То, что он готов был сражаться за неё, грело душу. Лишь бы не перегнул палку!
Атаковал Торн, яростно, страстно, не просто с азартом — с неприкрытой ненавистью, словно давая выход гневу, которого, судя по взятому темпу, в нём накопилось немало.
Сезар ушёл в глухую оборону. Гаитэ не могла понять, то ли он намеренно держится лишь контратаки, то ли взятый Торном темп не оставлял ему иного выбора.
Последняя надежда на то, что поединок будет носить состязательный характер покинула Гаитэ, когда Торн принялся с размаха наносить колющие удары, пытаясь достать противника. Сезар увёртывался с явным трудом.
— Да перестаньте же! — заломила она в отчаянье руки.
На пол полетела мебель — Сезар пытался соорудить между собой и противником искусственный заслон, который Торн легко его перемахнул.
— Стража! — завопила Гаитэ не своим голосом, когда, после очередного взмаха шпаги Торна на белой рубашке Сезара расцвела алая клякса. — Стража! Ко мне! Сюда!
Гвардейцы вбежали, но вместо того, чтобы разнять дерущихся, застыли рядом столбом. Никто не решался вмешаться в драку принцев.
— Да сделайте же хоть что-нибудь! — вне себя от гнева и отчаянья воскликнула девушка, понимая, что сейчас один из Фальконэ убьёт другого прямо у неё на глазах.
В ловкости и сноровке Сезар и Торн не уступали друг другу. Торн был мощнее и сильнее, Сезар — выносливей и подвижней. Каждый знал свои сильные и слабые стороны, поэтому Сезар и стремился затянуть поединок, чтобы противник выдохнулся, а Торн, в свой черёд, пытался достать соперника как можно быстрее, пока силы оставались при нём.
Сезар постарался атаковать, но добился лишь того, что очередным мощным ударом старший брат выбил оружие из его рук. Сталь зазвенела о каменные плиты, и снова жаждущий напиться крови меч Торна замер напротив сердца младшего Фальконэ.
В комнате стало очень тихо. Все забыли, как дышать. Братья, тяжело дыша, глядели друг другу в глаза. Их лица были искажены такими яркими эмоциями, словно все дьяволы гнева вселились им в сердце.
Все ждали, что вот-вот Торн опустит или отведёт шпагу в сторону.
— Если ты убьёшь меня, отец не простит, — сдавленно прохрипел Сезар.
Глубоко в душе Гаитэ не могла не радоваться тому, что Торн взял вверх, но смерти Сезара она никак не желала, поэтому облегчённо выдохнула, когда, он отшвырнул клинок в сторону, словно желая избавить себя от возможности поддаться искушению воспользоваться оружием.
В следующее мгновение кулак Торна ударил в тонкое птичье лицо Сезара.
Снова, снова и снова.
Время замедлилось. Всё сделалось далёким, будто отодвинувшись. Толпа людей, гомонившая, подобно птицам на крыше, бессмысленно и бесполезно. Глухие звуки ударов. Залитое кровью лицо Сезара. А на месте Торна появился дикий, жуткий зверь, необузданный и кровожадный, совершенно потерявший над собой контроль, как тигр, вкусивший крови.
— Разнимите же их! Они убьют друг друга!
Собственный голос тоже показался далёким, не ей принадлежащим. Вопиющем в пустыне. Никто не посмел приблизиться к обезумевшему принцу, пойти наперекор его воле, взять на себя ответственность.
Оставалось сделать это самой.
— Торн! Остановись! — кинулась к нему Гаитэ, повисая на плече.
Он смахнул её легко, точно пушинку отшвырнув от себя. Гаитэ с глухим стоном повалилась на мраморные плиты, больно ударившись спиной. И только тут кто-то из толпы бросился между Сезаром и Торном, становясь между ними.
— Ваша Светлость, хватит! — тихо, но весомо проговорил Кристоф Кастэнэ. — Остановитесь. Довольно.
Торн замер, тяжело дыша, словно загнанный зверь. На лице его наконец проступило осознанное выражение, хотя ярость все ещё продолжала искажать его черты.
— Гаитэ! — протянул он руку, заставляя девушку испуганно шарахнуться в сторону. — Прости! Прости! — тянул он к ней окровавленные пальцы. — Я не хотел тебя обидеть. Я не отдавал себе отчёта… ну же, милая? Возьми меня за руку!
Страх отступал, вслед за схлынувшей волной безумия, но его горький привкус его держался солью в горле.
Гаитэ не смогла заставить себя прикоснуться к руке Торна. Она поднялась самостоятельно, не сводя взгляда с тонкого, хоть и иначе, чем у Сезара, большеглазого, красивого лица будущего мужа. Словно взглядом пыталась удержать, не дать ему к себе приблизиться.
В сторону Сезара смотреть было ещё страшнее, но сделать это было необходимо.
— Святые духи! — простонала она. — Что ты наделал, Торн? Ты убил его! — в отчаянии вцепилась она в плечо мужа, комкая рукав потемневшей от пота, рубашки.
— Так ему и надо. Он перешёл все границы, — голосу Торна не доставало уверенности.
Кристоф, опустившись на колено, приложил сначала ухо к разбитым губам Сезара, потом пальцы к тыльной стороне кисти, где тонкой нитью, но продолжался биться пульс.
— Успокойтесь, госпожа. Он дышит.
— Что за толпа?! Что тут творится? — прозвучал, как гром, голос императора, не нашедшего лучшего времени чтобы вернуться домой.
Гаитэ с трудом подавляла в себе желание втянуть голову в плечи и нырнуть в толпу стражников и служанок, наводнивших императорские покои. Но это было бы глупо и безрезультативно, от обличительного императорского взгляда её бы это точно не уберегло. Так что всё, на что её хватило, это стоять неподвижно, изо всех сил стараясь держать спину ровно, не сгибаться под гнётом тяжести обвинительных взглядов, обращённых к ней со всех сторон.
Бледный, с горящими глазами и каменным лицом, Алонсон медленно пошёл вперёд, продвигаясь вглубь комнаты. Послышались быстрые, лёгкие, словно бы детские шаги и в палату белоснежным вихрем влетела Эффидель.
Влетела и замерла, прикрывая рот ладошкой. Глаза её наполнились ужасом при виде разбитого лица Сезара, находящегося в бессознательном состоянии, потом полыхнули гневом, обратившись в сторону Торна.
— Ты!.. — начала она, было, но смолкла под взглядом отца.
— Выйдите все вон, — негромким, но не допускающим возражения голосом, велел Алонсон. — Ты, — кивнул он в сторону Кристофа, — ступай и немедленно приведи моего личного врача. Вы ещё здесь? — повысил он голос.
Всех словно вихрем сдуло. Сразу стало просторней и словно темней, будто каждый из присутствующих светился собственным светом и без него одним лучиком стало меньше.
Эффидель бросилась к Сезару, глотая слёзы, укладывая его голову к себе на колени и гладя по волосам.
— О вас далеко шла громкая слова, леди Рэйв. Будто бы вы умеете разводить людские хвори руками? — негромко, словно боясь расплескать кипящий в душе гнев, проговорил император. — Это правда?
