Гаитэ кивнула, отводя глаза в сторону.
— Именно за это вас когда-то и пытались признать ведьмой, верно?
— Верно, — подтвердила она.
— Окажите помощь моему сыну. Ему это сейчас будет совершенно не лишним.
Гаитэ, подобрав юбки и подоткнув их под колени, чтобы удобней и мягче было стоять, осторожно опустилась рядом с Эффидель.
Глаза девушки были полны слёз. Судя по всему, за брата она переживала вполне искренне.
— Позвольте ваш платок? — протянула она руку. — Мне нужно смыть кровь, чтобы увидеть всё картину целиком и оценить тяжесть повреждений.
— Он едва дышит… — всхлипнула Эффи.
— Ему сейчас лучше оставаться без сознания, — заверила её Гаитэ. — Не переживайте. Редко кому удаётся всерьёз изувечить человека голыми руками, — постаралась успокоить она взволнованную девушку.
Но у самой дрожали руки. Впрочем, приступая к целительству, она всегда словно отрешалась от самой себя и собственных ощущений, будто её тело наполняло нечто иное, куда более светлое, мощное и сильное, чем сама Гаитэ.
У Сезара оказались сильно разбиты губы, но, судя по всему, зубы остались целы, основная часть удара пришлась выше. Челюсть тоже не пострадала, а вот нос, судя образующемуся отёку и затруднённому дыханию, был сломан. Под глазами начали наливаться синяки.
— Нужно приложить к затылку холод, — проинструктировала Гаитэ, — намочите полотенце холодной водой.
Закрыв глаза, она сосредоточилась, стараясь как можно быстрее впасть в транс.
Если бы её попросили описать то, что она видела и чувствовала в подобном состоянии, она вряд ли могла бы дать этому точное определение. Знание о заболеваниях и травмах как будто приходило извне, как бывает, когда читаешь книгу. Не картинка, а словно бы тайный шифр, система символов, который она давно научилась читать без всякого труда. Стоило впасть в транс, Гаитэ видела всё, словно на чёрно-белом чертеже.
На самом деле нос Торн Сезару всё же не сломал, лишь носовая перегородка искривилась, но в голове осталось несколько небольших гематом от удара, правда, хвала Святым Духам, ничего серьёзного и непоправимого. Даже без её вмешательства молодому человеку пришлось бы пролежать в постели несколько дней, потом дело всё равно пошло бы на поправку.
Мягко войдя в световые потоки, тянущиеся в том странном пространстве, куда Гаитэ всегда попадала в подобном состоянии, она протянула несколько целительных нитей через тело Сезара, и они закрыли тёмные пробои изнутри, стирая чёрные, грязные метки повреждений. Когда тёмных пятен не осталось, когда весь силуэт человека, лежавшего перед ней, начал светиться ровным платиновым свечением, Гаитэ «оттолкнулась» от поверхности, как делаешь, всплывая с большой глубины. Ощущения были весьма похожими.
Эффидель по-прежнему сидела рядом, держа на коленях голову брата, а Торн и Алонсон нависали над ними, изумлённо глядели на дело рук Гаитэ.
— Немыслимо! — выдохнул с восхищением Торн. — Ни следа побоев! Он выглядит так, будто спит.
Прозвучавшие слова были как ушат холодной воды, вернувший всех присутствующих с горних высей к миру сущему.
— Если Сезар и цел, то не твоими стараниями, брат! — гневно воскликнула Эффи.
Стоило ей шевельнуться, как Сезар пришёл в себя. Выглядел он так, словно потерял ориентацию в пространстве. Взгляд удивлённо метнулся от сестры к отцу, потом задержался на Гаитэ и тут память, судя по тому, как потемнели и без того чёрные глаза, вернулась. В них сверкнула молния гнева.
— Ты в порядке? — ласково спросила Эффи.
— Кажется, да.
Пошатываясь, Сезар поднялся, поддерживаемый сестрой.
— Мы рады, что всё обошлось, — проронил император, скрещивая руки на груди.
Братья отводили глаза и опускали голову под гнётом отцовского гнева, под которым угадывались печаль, боль и разочарование.
— Но нам хотелось бы знать, что на сей раз побудило вас сцепиться практически на глазах у прислуги, дав повод врагам лишний раз поливать грязью нашу семью?
— Отец! — принялся оправдываться Торн. — Сезар посмел от вашего имени вызвать мою невесту к себе! Он нагло приставал к ней! Сколько это будет продолжаться?! Как долго он будет испытывать моё терпение?!
Торн смолк.
Алонсон обратил гневный взгляд на младшего сына:
— Это правда?
— Конечно, отец, я бы… — снова начал Торн.
— Я не тебя спрашивал, — осадил его отец. — Сезар приставал к вам, Гаитэ? Он виновен в том, в чём обвиняет его брат? Отвечайте!
Гаитэ колебалась. Что сказать? Что будет правдой? В этот раз Сезар не делал столь прямых намёков на сближение, как обычно, и всё же…
— У Торна был повод быть недовольным поведением Сезара, Ваше Величество. Их Светлость в своём стремлении подружиться иногда действительно переходит черту.
— Бросьте громоздить слово на слово! — рявкнул Алонсон так, что на ум приходило внезапное и грозное рычание льва, столь же оглушительное, как раскаты грома. — Отвечайте прямо. Приставал или нет?
Колебаться, выбирать линию поведения, просчитывать правильность ходов было некогда. Гаитэ решила сказать правду:
— Он не приставал ко мне сегодня, но в прошлую встречу поцеловал меня. И предлагал рассмотреть его кандидатуру в качестве возможного супруга.
Она услышала, как Сезар зашипел, словно ядовитый змей, которому отдавали хвост.
— Довольно, — устало махнул Алонсо и Гаитэ замолчала.
— Вот видишь, отец! — дрожа от гнева, что едва сдерживал, вскинулся Торн. — И ты ещё смеешь настаивать на том, чтобы Сезар сопровождал Гаитэ в Рейвдэйл…
— Я сказал — довольно! — вновь обрёл полноту звучания голос Алонсона.
Император тяжёлой поступью дошёл до высокого кресла на возвышении, заменяющего в этом покое трон, и с трудом опустился, уронив руки со вздувшимися венами на резные подлокотники. Его взгляд, горький, как миндаль, перебегал с лица одного сына на другого, а те, хоть и пристыженные, всё никак не желали расстаться с воинственным пылом.
Алонсон кивком велел подойти сыновьям ближе, вытянув вперёд руку с перстнем, символизирующим его власть, призывая их к повиновению.
Торн, сжав челюсть и развернув плечи, всё же опустился на колено, коснувшись перстня губами, тем самым признавая над собой превосходство отца.
Взгляд Алонсо устремился к Сезару. Он ответил волчьим взглядом исподлобья, словно вопрошая и требуя одновременно — но чего? Пощады себе? Наказания брату?
— Значит, — протянул император, переводя взгляд с одного сына другого, — не желаете образумиться? Позволяете себе эту вражду перед лицом нарастающей опасности, — с осуждением покачал он головой. — Пытаетесь отнять друг у друга жизнь, словно нарочно играя врагам на руку? Чтобы рассчитаться с теми, кто предал нас — а это почти вся высшая знать Саркассора, — мы должны быть едины! Должны быть во всём заодно друг с другом. Наша задача — месть. Лорды будут подчиняться нам только в том случае, если станут уважать или, хотя бы, бояться. Да только подобное ваше поведение не способствует ни тому, ни другому!
