А в обведённых синими тенями чёрных глазах плясали злые искры.
— Как раз именно её, — тряхнула головой Гаитэ, — впрочем, вы, возможно, считаете это не грубостью или дерзостью, а прямотой и честностью.
— Не желаете обсуждать то, как выбросили белый флаг при первом же боевом залпе?
Она не сразу сообразила, о чём он. Потом поняла и щёки вспыхнули от прилившей к ним крови.
— Вы правы, — с чувством произнесла Гаитэ, — не желаю.
И отвернувшись, пошла дальше.
Нисколько не смущённый ни её тоном, ни отповедью, Сезар двинулся следом, быстро приноравливаясь к её шагу.
— Желание дамы — закон. Приказывайте, я буду повиноваться. И прошу извинить меня за то, что вы посчитали грубостью.
— Нет, — спокойно ответила Гаитэ, не прибавляя, не сбавляя шага.
— Нет? — в голосе Сезара прорезалось удивление.
— Нет. Я не собираюсь лицемерно изображать дружелюбие, которого между вами и мной нет в помине и быть не может. Вы мне глубоко неприятны. Я считаю вас опасным человеком, в котором вижу непримиримого врага. Я знаю, в этой войне, на которую вы меня везёте, я не более, чем заложник. Мне в любой момент перережут горло, если что-то пойдёт не так. Поэтому вы не ослышались — нет. На все ваши лицемерные предложения иного ответа быть не может.
— Как жёстко и недипломатично, но вполне в духе вашего непримиримого семейства, — с расстановкой произнёс Сезар, не проявляя ни капли раздражения в ответ на её ледяную отповедь. — Вам я не враг. Пока. Будь на то моя воля, предпочёл бы избежать противостояния. Вы мне нравитесь. Сломать вас было бы жалко.
— А не ломать вы не умеете?
— Почему любую мою реплику вы используете как трамплин для следующей своей шпильки?
— Потому что хочу, чтобы вы обиделись и оставили меня, наконец, в покое.
На этот раз смех Сезара звучал искренне и жизнерадостно:
— Какая прелесть! Обиделся? Я могу представить себя оскорблённым, но обиженным, словно трёхлетний малыш? Нет, сеньорита, я не умею обижаться. А если меня оскорбляют, я не оставляю человека в покое — я ему мщу. Так что, если желаете избавиться от моего докучливого внимания, то вы выбрали неважную тактику, уверяю вас. Пока со мной сражаются, я никогда не потеряю к противнику интерес.
— Пока не одержите победы, не оставив камня на камне? Всё вокруг обратив в руины?
— Победы бывают разными. И не всегда взятые крепости разоряют и грабят, иногда, наоборот, ценят и берегут. Впрочем, тут многое зависит от ценности захваченного трофея.
— Вы всегда женщин сравниваете с трофеями? Надеюсь, хоть чучело из особо ценных экземпляров не делаете?
— Признаться, до сих пор подобной идеи мне в голову не приходило, — нехорошо улыбнулся он.
— Я не трофей и не крепость. И я не хочу бороться с вами. В отличие от вас, меня противостояние никогда не привлекало.
— А что привлекало?
Вопрос прозвучал так, будто Сезара и впрямь интересовал ответ. Гаитэ скользнула по нему удивлённым взглядом.
— О чём думают девушки, вроде вас, Гаитэ? О чём вы мечтаете, когда остаётесь в одиночестве? Чего хотите от жизни?
— Вы серьёзно об этом меня спрашиваете?
— Вполне.
— Сомневаюсь, что это вам может быть интересно, — пожала она плечами.
— А зря. Знаете, я ведь помню вас ещё маленькой девочкой? Вы были тем ещё бесёнком и интереса к богословию не испытывали ни малейшего. Из любопытства я навёл кое-какие справки…
— И что? — перебила Гаитэ.
— Узнал кое-что интересное. По слухам, вас определили в Храм, якобы, из-за того, что вы слышали голоса духов. Это правда?
Говорить на эту тему у неё не было ни малейшего желания.
— Я сомневался в этом до того, как вы так ловко избавили меня от последствий гневливости моего несдержанного братца. Переломанный нос зажил без следа в считанные минуты. Так что, возможно, молва правильно судачит на ваш счёт?
Вопрос Сезара прозвучал как утверждение, а губы его по-прежнему складывались в так хорошо ей знакомую, ставшую почти привычной, высокомерную насмешливую улыбку.
— Почему вы молчите? — настаивал он на продолжение диалога.
— А что сказать? Что вы хотите услышать? Какие признания? Служители Храма давно признали меня не виновной в…
— Я не обвиняю вас ни в чём, — решительно тряхнул головой Сезар. — Просто интересно. Вы, наверняка, не в курсе, но, когда я был мальчишкой, фанатически верил в духов. Я так рьяно желал получить подтверждения своим верованиям, что часами простаивал у Святых Алтарей, обращая взор к их изображениям. Я хотел получить хоть какой-нибудь знак существования тех, кто, якобы, управляет нашей жизнью, хоть малейшее доказательство их присутствия в этом мире. Я истово молился, постился, даже занимался самобичеванием. Но что бы я не делал, в ответ всегда было одно и тоже — немое молчание. Так молчать может лишь тот, кого нет. Я шептал, молил, заклинал, даже кричал в вышину, но ничего не менялось. И я сжёг те алтари, потому что перестал верить во всё сверхъестественное. С тех пор верю лишь в себя и в удачу.
— Верить в удачу всё равно, что верить в Судьбу — пустое суеверие.
— Вы не верите в судьбу?
— Нет, — покачала она головой.
— Почему?
— Потому что судьбы нет.
Теперь пришёл черёд Сезара смерить её удивлённым взглядом:
— Странно слышать такое от заклинательницы духов.
— Духов нельзя ни заклясть, ни подчинить. — поморщилась Гаитэ. — Повезёт, если сам не станешь их рабом. Я не заклинаю, просто слышу их…
— Духов?
— Да.
— И какие они? — жадно спросил Сезар, глядя на неё так, словно готов был силой вырвать ответ.
— Разные. Но почти никогда не похожие на то, во что нас заставляет верить религия. Духам безразличны обряды и церемонии, для них важно то, что содержится в человеческой душе. А ещё они на многие вещи смотрят совсем иначе, чем люди.
— Но действительно существуют злые и добрые духи.
— Можно сказать и так. Мне сложно порой разбираться в том, что я слышу и вижу, ведь я подхожу к этому с человеческими мерками и знаниями. Моего разума не всегда хватает, чтобы понять Ту Сторону.
— Но вы сказали, что не верите в Судьбу?
— Смотря что вы называете судьбой. Жизнь похожа на школу, где каждый должен усвоить свой урок. Все испытания, все события в ней будут таковы, чтобы мы уяснили…
— Что?..
— Не знаю. Каждый — что-то своё.
— То самое пресловутое спасение души?
— Я сама не конца понимаю этот момент, но Духи говорят, что душа не может погибнуть, она — часть Создателя и рано или поздно вернётся к нему.
