— Я не знал о том, что вы вернётесь сегодня. Иначе встретил бы тебя лично. Разумеется, я не удивлён тому, что вы здесь — ты и Сезар. Раз провозглашён мир и опасность миновала?
Гаитэ продолжала молча смотреть на его кривящееся в злой усмешке лицо.
— Ты же знаешь, что это не так, Торн. К чему насмешки? В том, что с нами случилось, нет ни моей вины, ни вины твоего брата.
— Это ты не знаешь, о чём говоришь, дорогая!
— Наёмники предали нас.
— Может быть, не следовало доверять тем, кто дерётся за деньги?
Гаитэ поднялась на ноги, по-прежнему не сводя с Торна глаз:
— Это ты мне скажи, стоит или нет. Ты воин и мужчина. Это вы решали, что и как делать. Я лишь подчинялась.
Лицо Торна дрогнуло, смягчившись:
— Тебя никто и не винит. По крайней мере, в провале этой операции.
— Признаться, я ожидала других речей от тебя после нашей разлуки. Но похоже политика — единственное, что интересует тебя в нашем союзе?
Торн швырнул на земь доспехи, наполняя комнату резким и вызывающим металлическим гулом.
— Иди сюда, и я докажу тебе, насколько ты ошибаешься! — прорычал он.
С первого раза и не разберёшь, страстно или яростно. Возможно, в голосе его органично прозвучали обе тональности.
— Медлишь? Кажется, это ты не так сильно соскучилась, как мне бы того хотелось?
— Ты злишься на меня, — вздохнула Гаитэ. — Я чем-то провинилась перед тобой.
— Это ты мне скажи, — развёл Торн руками. — Раз тебе упрямо мерещится мой гнев, тому должна быть причина.
Гаитэ едва заметно усмехнулась, уголки губ приподнялись скорее грустно, чем лукаво:
— Если бы я и впрямь была виновата, разве бы призналась? Лжеца труднее всего уличить во лжи. Он яростней всего отрицает свою вину.
— Тебе и не нужно ничего говорить.
Торн двинулся вперёд. Шаги его были тяжёлыми. Он походил на оживший монумент, сошедший с пьедестала.
— Твоя холодность, весь твой вид говорят сами за себя.
— И что же они говорят?
Он остановился в нескольких шагах, глядя на неё внимательно. Взгляд его был тяжёлым, но сложно было прочесть чувства, кроющиеся за спокойным, словно каменным, лицом.
— У тебя что-то было с Сезаром? — спросил он с обескураживающей прямотой.
Гаитэ спокойно встретила его взгляд. Благодаря ли стечению обстоятельств или собственному благоразумию, но она могла правдиво ответить:
— Нет.
Формально это было правдой. Ни одно их слово, ни один жест, ни одно действие даже самый пристрастный свидетель не смог бы назвать компрометирующим или сомнительным.
Торн поймал пальцами подбородок Гаитэ и с угрозой заглянул ей в глаза. Так, словно хотел силой вырвать правду, вторгнуться в её мысли, вытянуть из неё истину.
— Ты лжёшь!
— В чём? — не дрогнув, откликнулась Гаитэ.
— Не знаю. Но ты совсем другая! Ты не смотришь на меня так, как смотрела раньше. А я знаю на что способен Сезар. И не знаю женщин, которые отказали бы ему.
Гаитэ презрительно скривилась:
— Похоже, ты всё уже решил заранее? Ещё до этой нашей встречи? А может быть, даже до прощания? Назначил виновных? Должно быть, придумал кару? Но я ни в чём не виновата. И если ты ждёшь, что я стану оправдываться, ошибаешься — не стану. Мне не в чем.
Видимо, ожидавший от неё другой реакции, Торн побледнел от гнева, сжав пальцами тонкое девичье предплечье.
— Вот, значит, как мы научились разговаривать с будущем мужем в походе с его любимым братцем, да? — ядовито протянул он.
— Научились? Я всегда это умела. Но кое-чему я действительно в походе научилась. И вовсе не у твоего, как ты называешь, «любимого» брата, Торн. Лучше не цепляйся ко мне. Я слишком устала сейчас, чтобы терпеть твои капризы.
— Мои — что? — ошарашенно и зло рыкнул он.
— Чего ты от меня хочешь? Чего добиваешься? — рванулась она, пытаясь освободиться от его железной хватки. — Считаешь, что я недостойна стать твоей женой? Именно об этом ты говорил с самого начала!
— А ты будешь рада от меня освободиться?
— А что, если — да? — приняла она вызов. — Думаешь, только одному тебе кто-то может подходить или нет? Только от тебя зависит, что будет, а чему быть не суждено? На самом деле, если отбросить твой статус, такой ли уж ты лакомый кусочек, как привык о себе думать? Ты богат, красив, знатен — да! Но задумывался ли ты хоть когда-нибудь о том, что ни в одной из этих характеристик нет твоих личных заслуг? Богатством ваша семья разжилась, грабя этот край; знатность — пустой звук, случайное рождение; а красота?.. Посмотрим, во что ты превратишься после сорока лет, когда тяга к вину, женщинам и разгулу оставит следы на твоём лице.
— Это такая шутка? — недобро прищуренные глаза не обещали Гаитэ ничего хорошего. — Определённо, маленькая войнушка всем идёт на пользу! Закаляет характер, позволяет лучше узнать себя. Беда только, что с некоторыми приятными иллюзиями заставляет расстаться. Я на это насмотрелся.
Улыбка сошла с лица Торна. Он сбросил маску и сейчас выглядел серьёзным. Серьёзным, сосредоточенным, очень злым и словно раненым, уязвлённым.
— Выходит, я теперь не так сильно хорош для тебя, да? Достаточно было недели — всего недели, чтоб тебя!.. — выругался он, — в обществе Сезара, чтобы я стал вдруг не самой подходящей кандидатурой в мужья для маленькой глупой монашки? Все мои недостатки вдруг резко выросли в размерах! Можно подумать, что Сезар выказал себя героем, храбро дрался в Рэйве, а не пытался действовать, словно дешёвый перекупщик, который, в итоге, проторговался! — снова скривил он губы в неприятной усмешке. — Что он достойно защищал имя Фальконэ, а не прятался за юбкой женщины!
Торн стоял близко, он нарочно вторгался в её личное пространство, сокращая все возможные дистанции.
Тигриные глаза смотрела на неё не мигая, губы кривились.
— И в итоге бежал, как позорный трус.
— Всё было не так! — не выдержала Гаитэ. — Это не правда!
Левый глаз Торна нервно дёрнулся, странная дрожь волной прошла по его телу и на короткое мгновение Гаитэ показалось, что он её сейчас задушит. Страха не было. Какой-то адреналин, недобрый, словно лава, выплёскивающая из жерла вулкана, как скопившийся под кожей гной.
— А как? — прошипел Торн. — Как оно было? В чём она — твоя правда?
— Наёмники — это всегда наёмники. Нужно создавать свою армию, только тогда на неё можно опереться.
— Это было очень простое задание, Гаитэ. Очень простое. Но всеми обожаемый храбрец Сезар не справился. По его милости мы на всю страну выглядим слабаками и идиотами. Слабаками и идиотами! — повторил он громче, с досады ударяя кулаком в стену с такой силой, что сбил кожу на пальцах, но, кажется, даже не заметил этого. — И это теперь, когда нам как никогда надо, чтобы в нас видели силу.
