Задумка хорошая. Проблемы возникали с реализацией.
Как собрать армию? Знать продажна и изнежена, а простонародье не владеет боевым искусством. Сошлись на идее призвать войска верных герцогов, владеющих личной ратью и объединить их под единым знаменем.
Торн должен был возглавить войска, а Сезару вменялось в обязанность должность главного советника и секретаря при первом маршале Саркассора.
— Вы должны оставаться вместе и сражаться на одной стороне, объединившись перед лицом общего врага, — обняв сыновей, положив одну руку на плечо Сезару, другую — Торну, провозгласил Алонсон. — Только вместе мы сможем победить наших врагов и удержать власть. Вместе до конца, каким бы он не был — как и пристало братьям.
Ни Сезар, ни Торн не смотрели друг на друга во время этой пафосной речи. И Гаитэ сильно сомневалась, что они смогут ради общей цели, как бы велика она не была, наступить на горло собственной вражде и укоренившемуся с детства соперничеству.
Пока братья собирали армии, Алонсо отослал к герцогу Форсева гонца с требованием вернуть гавань под императорскую юрисдикцию. Как и следовало ожидать, тот отказался и Форсева лишили гражданских прав и титула. Номинально. Потому что для всего остального руки были пока коротки.
Сезар, в очередном послании тому пожелал врагу наслаждаться тёплым призом пока может, ибо в аду климат гораздо жарче.
Но пока слова Фальконэ оставались лишь пустыми угрозами. На улицах Жютена царила паника. Саркоссор был на грани вторжения иноземцев. Тут и там слышались возгласы, что Фальконэ имеют хорошо подвешенные языки, но, чтобы спасти город, одних слов мало.
С этим трудно было не согласиться. Требовалась стратегия. И Сезар такую предложил.
Чтобы разбить варкароссцев он предлагал заманить их как можно глубже в Саркассор, а затем отрезать от обозов с провиантом, оборвав связь основной части армии со своей страной. Главная армия Саркассора должна была замаскироваться и нанести удар ночью, подобно хищникам.
Выслушав предложения брата, Торн усмехнулся:
— Ты полагаешь, это поможет нам выиграть?
Сезар так крепко сжал челюсть, что желваки на щеках заходили:
— Полагаю, это существенно приблизит нас к победе.
— Ты полагаешь! — фыркнул Торн, закидывая ногу на ногу и пожимая плечами. — Но что ты знаешь? Одну битву ты проиграл. Я бы на твоём месте занялся сплетнями и балами.
— Займись ими на своём, — огрызнулся Сезар, сверкнув глазами. — Мой проигрыш был случайностью. Если бы мне не ударили в спину…
— Ночью, кстати! — засмеялся Торн. — Ты предлагаешь мне воспользоваться тактикой безбородого мальчишки? А что, если наш противник не такая лёгкая добыча, как ты, брат?
Гаитэ не нравились провокационные речи Торна. Не нравилось то, как он всё время задирал и наскакивал на Сезара при любом удобном случае, порой не гнушаясь вытаскивать семейные склоки на общественное обозрение.
Но кому тут было дело до её мнения?
Торн настаивал на том, чтобы их свадьба с Гаитэ состоялась до начала военных игр. Он аргументировал это тем, что грандиозный праздник поможет поднять людям настроение, а солдатам — боевой дух. Да и он сам, зная, что его ждёт любимая прекрасная жена будет куда более дружен с госпожой Удачей.
— Свадьба может подождать, — пытался убедить сына отец. — И потом, в связи со сложившимися обстоятельствами выгоды от брака с домом Рэйвов весьма сомнительны.
— Но я не желаю ждать! И не желаю жениться ни на ком другом, кроме моей возлюбленной невесты!
До Гаитэ доходили слухи о происходящем. Наверное, она как-то не так устроена, потому что вместо того, что напугать, они одарили её сердце надеждой.
Конечно, будучи отвергнута одним братом, она не коим образом уже не сможет достаться другому, и всё же… как счастлива была бы она покинуть дворец! Снова принадлежать самой себе. Даже вернуться в монастырь.
Но — всё сбудется, стоит только расхотеть.
Желай она брака с Торном всей душой, кто знает, как бы оно вышло? Но то, чего не хочешь, сбывается с точностью смены дня и ночи.
— Нам нужно поговорить, — недовольно бросил Алонсон в сторону Гаитэ после завтрака.
— Прямо сейчас?
— Вы чем-то сильно заняты? — со злой иронии, надменно бросил император.
Он опустился в своё любимое кресло, махнув рукой стражником, приказывая закрыть дверь.
Гаитэ осталась стоять перед ним навытяжку, словно провинившаяся школьница перед учителем. Чувствуя себя приблизительно так же.
— Как нам известно, вы хотели уйти в монастырь? Хотели посвятить себя богу? Вы молились каждый раз, как вам приходилось поступать не по-божески, а при дворе, увы, это случается слишком часто.
— На что вы намекаете, ваше величество? — спокойно выдержала Гаитэ тяжёлый взгляд Алонсона. — Желаете, чтобы я вернулась в Храм? Только прикажите, и я покорюсь вашей воле.
Лицо Алонсо странно дрогнуло. Он моргнул, опуская руки на широкие подлокотники:
— Не обязательно быть монахиней, чтобы посвятить себя богу. Здесь, в миру, сильные и порядочные люди богу нужны не меньше. При всей моей нелюбви как к вашей семье в целом, так и к вам лично, вынужден признать, что вы оказываете положительное влияние на моего сына, исцеляя его больную душу, наставляя на путь добродетели. Он хочет вас и не согласен долго тянуть с венчанием.
— Значит, вы не желаете, чтобы я вернулась в монастырь?
— Не желаю. Мы желаем исполнить желания нашего сына и чаяния моего народа, чьё расположение вам, бог весть каким образом, удалось сыскать. Мои подданные рады видеть вас в роли своей будущей императрицы. И это тем более странно, что они вас почти не знают.
Гаитэ не стала перечить, но подданные её знали. И отлично. В Храме она вылечила такое количество народа, облегчила муки стольким страждущим, что её почитали бы за святую, не будь она столь юной и красивой.
В провинции простонародье почитало её доброй феей. Да и в столице, несмотря на стеснённое и почти бесправное положение, Гаитэ успела склонить несколько знатных богатых дам к меценатским пожертвованиям, восстановив в городе фонтаны с чистой родниковой водой, из которых бедняки могли брать воду, не боясь заразиться какой-нибудь кишечной болезнью.
Со слугами Гаитэ держалась ровно и уважительно, признавая за ними право на человеческие желания и слабости. Во дворце прислуга обожала её. К тому же, увлечённый молодой невестой принц перестал пьянствовать по борделям, снимать шлюх прямо на улице, предварительно опустошив со своими людьми все винные погреба таверен. Перестав менять любовниц, как перчатки, Торн в последнее время не пьянствовал и не затевать бесконечные драки и дуэли. Он, казалось, наконец, образумился, на радость отцу и своим будущим подданным.
Сама Гаитэ почитала его поведение временным. К тому же Торн боялся, что его поведение заставит отца пристальней присмотреться к Сезару, который, будучи хитрым лисом, никогда не выставлял свои пороки на показ. И поспешил перенять манеру брата.
