— Кристоф говорил мне сжечь послание матери к Торну, но я не послушалась. Я думала, там какие-то условия, предложения, может быть, угрозы? А там был запачканный кровью чумного платок. Уходи! Уходи скорее! Или ты тоже заразишься.
— Дорогая, — мягко сказала Сезар, — если этому суждено случиться, значит, так тому и быть.
— Если бы я сожгла ларец…
— Не факт, что мы избежали бы болезни. Это пандемия. Чума повсюду. Не трать силы на напрасные сожаления, прошу.
Подхватив молодую женщину на руки, Сезар осторожно отнёс её в спальню и уложил на кровать. Гаитэ старалась держаться, но ничего не могла с собой поделать — её сотрясал озноб.
— Вы должны пить приготовленный мной отвар — оба. Тогда, может быть, вам удастся не заразиться…
— Тс-с! Тихо, — приложил он прохладный палец к её потрескавшимся губам.
— Я сейчас принесу вам снадобье, госпожа, — откуда-то издалека раздавался голос Кристофа, — А пока просто лежите и отдыхайте.
— Не смотри на меня, — попросила Гаитэ. — Не смотри. Я знаю, что выгляжу ужасно. Не хочу читать в твоих глаза отвращение.
Сезар усмехнулся свой кривой улыбкой, на сей раз подрастерявшей всю свою дерзость и задор.
— Я испытывал и, наверное, испытаю по отношению к тебе множество чувств, Гаитэ, но отвращения среди них нет и не может быть. Как не стараюсь, я не могу одолеть досаду — ты вновь прикрыла моего брата собой. Не знаю, чего в твоём поступке больше — глупости или смелости?
— Глупости. Чего тут долго думать? — Слова давались с трудом. Гаитэ обессиленно откинулась на подушки. — На самом деле я никогда не была смелой…
— Конечно, была! — он мягко отёр выступивший на её лбу пот. — Ты одна из самых смелых людей, что мне довелось встречать в жизни. Смелее меня. И уж, конечно, в разы смелее Торна. Ты не сдашься, непременно выживешь. Какая-то чума? Она не отнимет тебя у меня. Никогда!
— Ты говоришь глупости, — со слабой улыбкой отозвалась Гаитэ. — Но, нужно признать, приятные глупости. Они придают мне силы.
— Правда? — оживился Сезар, нежно пожимая её слабые пальчики, прижимая их к своим губам. — В таком случае я готов говорить их без умолку. А ты слушай мой голос и борись, ладно? Не оставляй меня здесь одного. Просто не смей этого делать, слышишь?
Она слабо кивнула.
— Ты правда любишь меня, Сезар?
— Больше жизни. Больше всего на свете я хотел бы сбежать от всего, всё бросить и остаться с тобой до скончания дней. Я уже говорил это, но ты мне не поверила.
— Теперь верю, — вздохнула Гаитэ. — Только, это ничего не может изменить. Мне жаль…
— Чего?
— Жаль видеть тебя рядом. Кому будет лучше, если мы оба умрём?
— Кому? — фыркнул Сезар. — Может быть — Торну? Только не доставим мы ему подобного удовольствия, оба выживем.
— А что дальше?
— Что-нибудь придумаем.
Гаитэ чувствовала, как горячечный бред подступает всё ближе. Мысли путались, как не старалась она их удержать.
— Если я умру, сожги этот дом. Сожги всё и уезжай отсюда, Сезар. Здесь никто не будет счастлив, — в полубреде шептала она.
— Всё будет хорошо. Мы будем счастливы. Если не здесь, так где-нибудь ещё.
— Воды! — простонала Гаитэ. — Ужасно хочу пить. Воды, пожалуйста.
Когда к губам поднесли отвар, он показался ей ледяным. Она жадно осушила кружку до дна и опустилась обратно на подушки.
Было такое чувство будто она горит в огне, которого так боялась всю жизнь. Всегда предчувствовала что закончит жизнь именно в нём.
Гаитэ не слишком чётко осознавала течение времени. Чувствовала, как на лоб клали смоченную холодной водой ткань, снова и снова поправляли простыни и одеяла, отирали пот, гасили подступающую жажду и следующий за ним пожар прохладным питием.
Ей казалось, время тянется невероятно медленно. Гаитэ то горела как в огне, то замерзала. Кожа её была сухой и горячей, губы трескались. Сердце колотилось, как сумасшедшее, дышать делалось тяжело.
Она надсадно кашляла и слышала, как Сезар звал её взволнованным голосом. Чувствовала его прикосновения, хотя ответить сил не было, но голос его удерживал её, не давал уйти из жизни, заставляя бороться.
Самым мучительным была жажда. Она не проходила, не отступала, не унималась.
Следом за жаждой изнуряла тяжёлая тошнота.
Гаитэ чувствовала себя такой измученной и обессиленной, что уже и рада бы была сдаться и ускользнуть в спасительную темноту, но каждый раз от последнего шага её удерживал шёпот Сезара:
— Ты не можешь умереть! Не можешь! Это проклятая мерзкая чума не заберёт тебя у меня! Ну почему она обрушилась на нас? Почему заразилась именно ты?!
Сезар не отдавал её смерти. Звал снова и снова:
— Гаитэ, милая, подай знак, что слышишь меня? Что ты ещё со мной?
Язык распух так, что еле умещался во рту. А уж отвечать что-либо? Об этом и думать нельзя.
— Сезар… ты… ты должен… должен был уехать… — взволнованно лепетала она в забытьи.
— Уже уезжаю, Гаитэ. Не волнуйся.
Она то затихала, то снова начинала что-то невнятно бормотать.
Тело ломило, боли были почти нестерпимыми. Она металась на кровати, словно в агонии. Но не переставала осознавать присутствие Сезара.
Он неотступно находился рядом. Он старался предугадать каждое её желание. Раз за разом вновь накрывая её одеялами, которые она сбрасывала, удерживая её на кровати, когда начинались судороги. В какой-то момент мучения Гаитэ сделались таковы, что её охватила апатия и безразличие ко всему.
Нить жизни истончилась и готова была в любой момент прерваться.
Словно со стороны слышала она голоса Кристофа:
— Господин, как не больно мне это говорить, но следует приготовиться к худшему. Госпожа очень плохо выглядит. Я видел таких за полчаса до смерти.
— Заткнись! Зактнись и убирайся вон!!! — рявкнул Сезар. — Она не умрёт! Не умрёт, слышишь? Я этого не допущу..
— Смерть и жизнь не зависят от вашего желания, сеньор. Но будем молиться.
— Молись, если можешь. Я не верующий.
— Я — тоже. Но это сейчас всё, что мы можем для неё сделать.
«Я уже умерла? — подумала Гаитэ. — Хорошо бы, если так. Я почти ничего не чувствую, но всё ещё могу мыслить. Если я сейчас мертва, значит, после смерти хоть что-то от нас остаётся».
Но в тот же момент она поняла, что не пересекла черты. И та непроглядная тьма, что всегда пугала, заставила испугаться и сейчас. Словно пловец, из последних сил бьющий по воде руками, Гаитэ оттолкнулась от того, чему нет слов и в изнеможении выплыла на мелководье — пришла в сознание.
