— Его Величество сейчас у себя? — осведомилась она.
— В своих покоях, — доложили ей.
Перед входной дверью стража её остановила.
— Его Величество не может вас принять.
— Что вы такое говорите? — возмутилась Гаитэ. — Пропустите меня немедленно!
— Мы не можем.
— Это мои комнаты! Не может же моя стража не пускать меня в мой собственный дом?!
Стражники опускали глаза в пол, склоняя голову:
— Его Величество в покоях не один.
Гаитэ почувствовала, как голову словно сжимает обруч. Холодный пот заструился по спине. А дверь перед глазами закачалась туда-сюда, словно началось землетрясение.
— Госпожа… — шагнул к ней, было Кристоф, но она остановила его взмахом руки.
Собственный голос словно звучал со стороны. Он был спокойным, даже отстранённым.
— С кем сейчас Его Величество? Кто эта женщина?
Стражники по-прежнему упрямо смотрели с пол.
— Говорите! — повысила голос Гаитэ.
— С императором графиня Азино, Ваше Величество.
Азино? Графиня Азино?
Кажется, о ком-то с похожим именем что-то говорила Лисичка Эффидель? То ли первая любовь, то ли первая любовница?
Как горько! В то время как она сражается с призраком смерти её муж развлекается с другими женщинами!
Торн отрезал ей всё пути к бегству, Сезар забрал её сердце и её решимость. Оба покинули Гаитэ.
Как жестоки бывают мужчины! Как бездушны! Крики слабых никогда не достигают слуха того, кто полон сил и обладает властью. Они не слышат стенаний — они слышат лишь голос собственных желания и прихотей.
Слабость тела и духа пеленой застилают ей очи. Можно ли связывать своё счастье с мужчиной? Можно ли доверять себя чувствам?
А с другой стороны — разве не этого она хотела? Не об этом просила у Добрых Духов? Определённости и возможности получить свободу? Хотя бы внутреннее право желать её? И вот — осталось лишь протянуть руку и взять желаемое. Только хватит ли духа восстать против традиций, собственных слабостей и закона, предписывающего жене быть вечной рабыней мужа?
В этот момент, когда вдоль улиц Жютена неслись крики: «Выносите своих мертвых!», — одним из трупов оказалась любовь Гаитэ к Торну.
Изначально она ведь правда была — любовь. Пусть несовершенная, странная, но искренняя и живая. Был момент, когда Гаитэ верила — всё у них может сложиться. Жаль, что шанс упущен.
— Откройте немедленно двери, — холодно повелела Гаитэ.
И прежде, чем стражники успели возразить, Гаитэ раскинула руки, магией отбрасывая их с дороги.
Картина, открывшаяся взору, была точь-в-точь такой же, какой когда-то пригрезилась во сне — бесстыдная, распутная, красивая женщина в объятиях обнажённого Торна.
Ярость, охватившая Гаитэ, была первородной и неистовой. Сила, которой она редко пользовалась, как сорвавшийся с поводка зверь, набросился на соперницу.
Ткань балдахина, обретя собственную жизнь, натянулась, звякнув кольцами, скрутилась в жгут и поползла к запрокинутой в экстазе женской шее. Будто невидимая рука на глазах творила удавку, толстую и прочную, как канат.
Удавка ползла вперёд, пока не достигла намеченной цели, затем мгновенно оплела шею соперницы и резко натянулась.
Не ожидавшая ничего подобного, графиня Азино широко распахнула до сих пор сомкнутые страстью глаза, интуитивно хватаясь руками за удушающий жгут, стремясь ослабить всё усиливающееся давление.
Она надсадно захрипела, совсем несоблазнительно засучив ногами по кровати, сбивая простыни и одеяла в один большой ком.
Торн отшатнулся, не сразу сообразив, что происходит. Потом резко обернувшись к двери, увидел жену, похожую на собственный злой призрак.
— Гаитэ?.. — выдохнул он. — Прекрати это! Прекрати! Сейчас же!
Гаитэ не видела себя со стороны, не понимала, как выглядит.
Вокруг неё словно шла гроза. В комнате резко пахло озоном, волосы и одежда колыхались от невидимого урагана. Само несоответствие между хрупкой женской фигурой, настолько худой, что одежда висела на ней как на вешалке, и ощущением невероятной силы, мощи и угрозы, окутывающей её коконом, ужасало.
Торн рванулся с кровати, схватил меч и рассёк удушающий любовницу жгут.
Та повалилась обратно на кровать, надсадно кашляя и бросая в сторону Гаитэ испуганные и ненавидящие взгляды.
Торн обернулся к жене с видом скорее обескураженным, чем разгневанным:
— Что ты творишь?
— Что я творю?
Гаитэ шагнула к обнажённому, как в первый день творения, супругу, нисколько, кажется, не смущённого собственной изменой.
— Я?!
Судя по тому, как блестели глаза Торна, ситуация ему нравилась — разъярённая жена, испуганная любовница, неясный, открытый финал. Он любил играть и любить рисковать. Всё это ему было явно по вкусу.
— Что делает твоя шлюха в нашей постели? — тяжело дыша спросила Гаитэ.
— Тебя слишком долго не было в ней, дорогая жёнушка. Не хочешь, чтобы твоё место занимали другие женщины, не стоит внезапно надолго исчезать.
Это было слишком! Не помня себя от ярости Гаитэ занесла руку для пощечины, но Торн вовсе не собирался сносить удары. Он парировал, перехватив её ладонь.
Она почувствовала, как пол кренится и скользит под ногами, уходит, вместе со светом сознания. Гаитэ была слишком слаба для того, чтобы сносить подобный цинизм, а последние силы она бездарно потратила на соперницу.
Торн успел подхватить жену на руки, не дав ей расшибиться об пол.
Гаитэ слышала его взволнованный голос, звавший её. Скрипнула дверь и к взволнованному голосу мужа присоединился испуганный и в то же время, разъярённый голос верного Кристофера:
— Как вы могли допустить, чтобы она стала свидетелем ваших интрижек, Ваше Величество? — зло процедил Кристоф.
— Ты помнишь, с кем говоришь?! — гневно гремело в ответ.
Но Кристофу, кажется, было безразлично — с кем.
— Вам мало показалось того, что за время болезни Её Величества вы ни разу не справились о её здоровье…
— Болезни?! О чём ты, чёрт возьми?!
На сей раз Торн, никогда не отличавшийся терпеливым и кротким нравом, сорвался на крик.
— Королева заразилась чумой. Не говорит, что не знали. Я лично велел известить вас об этом!
Казалось, ещё секунда и всё вокруг взорвётся, и сгорит в ярком пламени человеческих страстей и первобытной ярости.
— Велел известить? — на сей раз Торн шипел и голос его был едва ли различимей шёпота. — Кого ты велел известить, чёртов идиот!?
