Торн пожал плечами и сменил тон с яростного на деланно-небрежный:
— Но судить его станут не за это. Вернее, не из-за моей ревности. Рано или поздно Сезар станет серьёзным противником и нужно вырвать у змеи ядовитые зубы до того, как она сумеет им воспользоваться.
— Торн…
— Не пытайся, Гаитэ. Не стоит. Кроме как к ссоре твои реплики сегодня ни к чему не приведут. Я не хочу ссориться, несмотря ни на что. Хочешь вина?
— Нет, — с отвращением отвернулась от протянутого кубка Гаитэ. — Ты прекрасно знаешь, что я не пью.
— Знаю, — кивнул Торн, разваливаясь в кресле, вытягивая перед собой длинные стройные ноги. — В общем, о своём дражайшем Сезаре можешь не переживать и успокоить Эффидель, когда она завтра с самого утра заявится к тебе посплетничать. Я отдал указание обращаться с моим братом согласно его положению — как с принцем, единственным наследником короны. Коим он и является до тех пор, пока ты не одаришь меня наследником, с чем ты, увы, не спешишь. Но рано или поздно это случится. И тогда в жизни Сезара будет не больше смысла, чем в кожуре от яйца.
— Ты напрасно наказываешь Сезара за то, что он хотел сегодня возвысить нашу семью в глазах высшей знати двух государств…
— Я же сказал — довольно, Гаитэ. Возвращайся к себе в палатку. Если, конечно, ты не хочешь остаться в моей, — с ласковостью льва, зажавшего лань между лапами, проворковал Торн.
И его глаза цвета бренди насмешливо блестели.
Он знал, что у неё на душе. И его это — забавляло.
Временами управлять Торном было так легко, а иногда, в такие моменты, как сейчас, Гаитэ понимала, что всё иллюзия. Он позволял ей ровно столько, сколько считал нужным. И ни на дюйм больше.
Глядя в светлые, как золото, глаза Торна, она в очередной раз убедилась, что в его душе слишком глубокая тьма.
В душах обоих братьев. Эта тьма то пугала, то завораживала. А сейчас так и вовсе приводила Гаитэ в отчаяние. Она понимала, что не ошиблась — никакие её слова не способны изменить то, что Торн задумал.
— Спокойной ночи, ваше величество, — присела она перед ним в реверансе.
Торн с насмешливой улыбкой смотрел на жену.
— Ты точно не хочешь остаться, любимая?
— День был слишком утомителен и шумен, мой господин. Я устала и хочу отдохнуть.
— Что ж? Тогда не смею тебя больше задерживать.
С этими неутешительными сведениями Гаитэ к себе и вернулась.
Чувствовала она себя как-то странно. Несчастье, свалившиеся на них, с одной стороны было предсказуемым и ожидаемым. Торн повёл себя именно так, как все и опасались с самых первых дней его вхождения не престол. А с другой стороны всю семью не оставляла надежда, что, может быть, даже если братья и не сумеют поладить между собой, так хотя бы установят нечто вроде перемирия, пакта о ненападении.
Гаитэ до последнего надеялась, что у Торна хватит разума пересилить застарелую вражду и обиду во имя общего дела. Но Торн решил раз и навсегда устранить вероятную угрозу. Что Гаитэ могла сделать? Чем она могла помочь единственному человеку на земле, которого по-настоящему любила?
Она призвала к себе единственного человека, на преданность которого могла рассчитывать.
Кристоф явился по первому её зову:
— Моя госпожа желала меня видеть?
— Ты в курсе ареста Сезара?
— Конечно, сеньора. Принц — знатная персона. Об инциденте говорят во всех кабаках и кофейнях.
— Ты знаешь что-то ещё, поверх того, что говорят все?
Кристоф пожал плечами и, к удивленью Гаитэ, сунув руку во внутренний карман кафтана, протянул ей смятое письмо.
Молодая женщина жадно его схватила, сверкнув глазами:
— Что это?
— Я знал, что вы захотите узнать о судьбе старого друга и позаботился о том, чтобы он сумел передать вам весточку.
— Кристоф! Ты неоценимый человек!
Вопрос: «Об этом никто не знает?», — вертелся на языке, но Гаитэ не стала его задавать.
Лихорадочно развернув послание, она быстро пробежала его глазами:
«Гаитэ!» — почерк был косой, неровный и трудно разборчивый.
Письмо явно писалось впопыхах, в полумраке, на коленях. Обычно аккуратный в каллиграфии, сейчас Сезар в нескольких местах даже посадил кляксы, да и вместо привычных чернил использовали грифель.
«Меня заперли в замке Святой Милетели, а вовсе не в городских подземельях, как будет объявлено черни. Я не знаю, не могу сказать, как долго продлится моё заточение. Общаться с людьми мне не дозволено, охрана лишь оставляет мне пищу, свежее бельё и одежду под дверью. Я не уверен, что это послание вообще попадёт к тебе. Не могу исключить, что эти строки будет читать мой высочайший и дражайший брат, поэтому не могу написать всего, что хотел бы сказать, невзирая на то, что это наш единственный шанс попрощаться. Но даже если мы никогда больше не встретимся в этом мире, хочу, чтобы ты знала — несмотря на то, что в мире нет более верной жены своего мужа, чем ты, я всегда буду и остаюсь твоим преданным Сезаром.
Моё сердце неизменно принадлежало до последнего стука моей семьей, моей родине и тебе, самой прекрасной, доброй и мудрой королеве.
Ваш верный раб
Сезаре Фальконэ».
Гаитэ с трудом удержалась от того, чтобы не прижаться губами к бумаге.
Слезы сами собой наполняли глаза. Приходилось украдкой смахивать их.
— Расскажи мне, Кристоф. Расскажи всё, что знаешь!
Верный слуга лишь пожал плечами:
— Что я могу сообщить вам, сеньора? Ходят слухи, что Его Величество запер своего брата потому, что тот потерял рассудок, что он вынужден был так поступить.
— Потерял рассудок?
— Если хотите знать моё мнение, принц Сезар всегда был безумен. Сейчас он потерял лишь власть. Мир между Саркассором и Валькарой был нужен вашему мужу лишь затем, чтобы уничтожить своего брата. И я считаю это разумным шагом. Его Величество делает всё возможное, чтобы удержать корону над вашими головами.
— Сезар не угрожал короне!
Её раздражало выражение лица Кристофа. Оно словно говорило: «Что может знать о власти влюблённая женщина?».
Он был не прав. Гаитэ была не влюблена — она любила. Это совсем другое. Её любовь не застилала ей глаза. Она допускала возможность того, что Сезар мог выступить против брата. Она понимала, что Торн вправе защищаться, нанося упреждающие удары.
Мужу зла она не желала. Но допустить гибели Сезара тоже не могла.
— Госпожа моя, — осторожно начал Кристоф. — Вы не должны рисковать. В данной ситуации правильно отречься от Сезара и утвердить свою преданность мужу.
