Гаитэ испытывала двоякое чувство. С одной стороны — триумф. У Сезара был шанс спастись. С другой — что с ней самой-то теперь станет?
Предположений о том, куда мог бы направиться Сезар было не так много. и большинство упиралось в Валькару. Три к одному, что он отправится к жене, с которой не виделся много лет. Но у той были проблемы с братом, как и у Сезара. Вместе они могли заключить союз не столько брачный, сколько политический.
Ещё он мог попытать счастье в одном из своих герцогств, всё-таки начав гражданскую войну, которую все так боялись. У младшего Фальконэ были сторонники. Всё, что ему нужно — выбраться из столицы, снять деньги со счетов и собрать армию.
Самое сложная задача, стоявшая перед узником — это найти способ покинуть город, так щедро наводнённый императорскими соглядатаями, что без верных Торну глаз муха не пролетит.
Видимо у Его Светлости нашлись верные люди. Как не старались его схватить императорские ищейки, всё без толку. Возможно секрет неуловимости Сезара был прост — он просто никому больше не доверял и рассчитывал только на себя. Когда дела идут плохо, самый лучший способ действия.
После стычки с Торном Гаитэ была готова ко всему. И то, что пока ничего в отношении её не менялось, не обманывало молодую женщину.
Эффидель удалось разузнать, что Кристофа арестовали.
Спустя несколько дней последовало ещё несколько арестов. Арестованные, так или иначе, были связанны с домом Рэйвов или имели неосторожность выказать лояльность королеве. Всё это было плохим предзнаменованием.
— Тебе нужно бежать, — твердила Эффи.
Но куда бежать? У неё не было ни средств, ни сторонников, ни замков и земель. По сути королева Саркассора была ненамного богаче любого бедняка с улицы, если не считать королевского титула. Даже продать собственные драгоценности, стоявшие, безусловно, целое состояние, Гаитэ не могла — все они были на веду у придворных дам. А те, в свою очередь, были шпионками Торна.
Оставалось ждать.
Ждать неприятностей каждый день, каждый час. Это ужасно изматывало — это походило на пытку. Возможно, так и было задумано?
Можно было подумать, что Торн оттягивает с окончательным решением, даёт возможность Гаитэ сделать шаг к примирению, но она в это не верила. Просто играть у неё на нервах доставляло ему удовольствие. Загонять жертву, заставлять её чувствовать себя беспомощной — любимое развлечение азартного охотника.
Доставлять ему дополнительную радость видом собственным унижением Гаитэ не собиралась.
Она ждала, что разразится буря, ждала день за днём и всё же, когда буря грянула, оказалась к ней не готова.
Вечер начался обыденно. В окружении придворных дам королева занималась рукоделием — вышивала шёлком, когда в зал, словно два чёрных ворона, вошли верные Торну дворяне.
Мужчины поклонились, как того требовал этикет, но вид у них был мрачный.
Гаитэ отвела взгляд от неровных стежков, что ложились из-под дрожащих пальцев и спросила приветливо:
— Сеньоры, зачем вы здесь?
Лорд Гарич раскрыл свиток, что держал в руках, и безликим, безупречно вежливым голосом промолвил:
— Вот предписание на ваш арест, ваше величество. Вас обвиняют в половой связи с Сезаром Фальконэ, Кристофом Кастанэ, придворным скрипачом Люком Спиноза и графом Джеремо Тоймсаном. Спиноза и Тоймсан уже признались в своём тяжком преступлении, у нас есть показания, подтверждённые их личными подписями. По приказу императора мы должны препроводить вас в Милетелли, где вы будете ожидать решения Его Величества о вашей дальнейшей участи.
Зачитав документ, лорды в вопросительном ожидании глядели на королеву.
Гаитэ царственно поднялась со своего кресла. Она казалась спокойной даже себе:
— Раз таков приказ его величества, я рада подчиниться.
Как будто она могла сказать что-то другое? Будто от неё хоть что-то зависело?
— Леди Форсео, — обратилась она к одной из фрейлин, — помогите мне собраться.
Но всё тем же неживым, бездушным голосом было произнесено:
— Нет времени на перемену одежды и на сборы, ваше величество. В Милетелли вам дадут всё необходимое.
— Даже так? — усмехнулась Гаитэ. — Ну что ж? — пожала она плечами.
Отвечать что-либо на очередное унизительное оскорбление бессмысленно. Королева молча передала пяльцы одной из девушек, смолкших, словно испуганные птицы и пошла за своими стражами и тюремщиками.
Её провели коридорами, которыми во дворце почти не пользовались. Запустение, пыль и тишина царили здесь. Место идеально отражает состояние её души.
Отчего-то вспоминались первые дни знакомства с Торном, его грубоватая нежность и страстность. Был ли он тогда искренен? Или ему просто нужен был тот самый брак, от которого теперь он пытается избавиться? Ревность или расчёт заставляют его быть сейчас столь с ней жестоким?
Как всегда, одним выстрелом Торн старался поразить несколько целей: избавиться от жены, получив возможность совершить новый, куда более выгодный для себя с политической точки зрения, брак и причинить боль Сезару.
При воспоминании о Сезаре в сердце Гаитэ шевельнулись обида и боль, которых Торн уже не мог вызвать. Ловко воспользовавшись случаем для побега, младший Фальконэ больше никак не давал о себе знать.
С рациональной точки зрения Гаитэ всё понимала — он сам был беглецом, преследуемым узником. Попади он в лапы Торна, лучше не будет никому.
Но вопреки рассудку то, что Сезар предпочёл поступить рационально, оставляло её в полном отчаянии.
Да, отдавшись Сезару она поступила опрометчиво, возможно безнравственно, но Гаитэ не жалела о своём поступке, о сделанном ею выборе.
Лучше умереть чем терять себя с каждым шагом, с каждой новой жёсткой сделкой с совестью, чем видеть, как человек, которого ты любишь, готов сделать тебя разменной монетой без малейшего угрызения совести.
Торн в своём праве карать. Она обещала ему быть верной женой и данного слова не сдержала. Возможно, в чьих-то глазах он прав? Гаитэ примет кару из его рук, раз так надо.
Если, чтобы освободиться от постылого мужа, которого не можешь больше ни уважать, ни желать, придётся умереть — так тому и быть. Свобода имеет определённую цену.
Она вырвется. Ни тем, так другим способом, но жить с тем, кого не уважает, не станет. Ни за что.
Торн надругался над её любовью, доверием, над её даром. Гаитэ не станет молить его о милости. Будь он трижды императором, упади его тень хоть на целый мир — Гаитэ ему дать нечего. Ничего для неё у него нет.
Душа холодна и пуста, как эти запылённые переходы, по которым они идут. Здесь больше не живёт любовь. Ворохом опавших листьев с сухим шорохом по ледяным плитам судьба таскает никому не нужные останки того, что раньше жило и пело — память о разбитых надеждах, веру в любимого человека, вымерзшую нежность.
