— Но Сезар, скажи честно, разве тебя не мучают сомнения сейчас, когда ты решился выступить против брата?
— Я не собираюсь выступать против моего брата.
Гаитэ смерила любовника удивлённым взглядом:
— Нет?.. Но мать сказала, что вы заключили союз?
— Да. И смысл его в том, что я стану держать нейтралитет.
— Думаешь, тебе позволят?
Сезар сузил глаза, задумчиво покусывая травинку:
— Говорят, по другую сторону океана, есть другой мир. В нём люди с красной кожей и восходы ярче, чем над Саркассором. Ты хотела бежать? Мы можем уплыть туда и построить свой мир — наш мир — твой и мой. Без Торна, без твоей матери. Это будет наше королевство — твоё и моё. Мы отстроим его с нуля, по своему вкусу и разумению.
— Ты серьёзно? — Гаитэ была обескуражена тем, что это предложение, наконец, прозвучало от Сезара, а не от неё. — Ты правда согласишься оставить всё?
— Чтобы занять трон, мне нужно сначала убить последнего представителя своей семьи, а потом методично перерезать всю твою родню. Я сомневаюсь, что кто-то из нас сможет быть после этого счастлив. Противостояние между Рэйвом и Фальконэ слишком далеко зашёл. Здесь нам никогда не быть по-настоящему вместе. А в Новом Мире есть шанс.
— Ты согласишься? — всё ещё не верила услышанному Гаитэ. — Ты пойдёшь на это ради меня? Откажешься от трона?
— Я подошёл к нему достаточно близко, чтобы понять — это не такая уж большая жертва. К тому же, я всегда и везде найду небольшую, но победоносную армию, которой смогу командовать в полное удовольствие, — усмехнулся Сезар.
— Это правда? Я не сплю сейчас? О! Если всё это развеется, как ночной мираж, это будет слишком жестоко, Сезар!
Он посерьёзнел. Взяв её за руку и заглянул в глаза:
— Господь знает мои намерения. Я беззаветно люблю тебя, Гаитэ. Я знаю, что ты любишь меня. Я желаю счастья для нас, а здесь… здесь мы навеки останемся в рабстве у нашего прошлого.
— Благодарю! — сжала его руку Гаитэ в избытке чувств. — Благодарю тебя за этот выбор. Но ещё одно — скажи мне честно, сможешь ли ты любить меня до самой смерти, как обещаешь? Не окажусь ли я очередной прихотью? Не заставишь ли ты меня однажды горько пожалеть, что сейчас я предаю Торна?
— Клянусь душой, сердце моё навсегда принадлежит тебе одной. Ты — моя жизнь. Ты — душа моя, свет мой. Я стану оберегать тебя до последнего вздоха.
— Тогда, по закону любви, я сдаюсь в твой сладкий плен. Я твоя. И мне всё равно куда следовать за тобой — на край земли или даже за край. Лишь бы за тобой. Лишь бы вместе.
Их руки переплелись над луговым разнотравьем.
— Мы не станем дожидаться окончания войны. Сбежим, как только зафрахтованное мною судно будет полностью подготовлено к плаванию. Я хочу, чтобы на первое время, пока мы будем там обосновываться, у моей любимой было всё самое необходимое. Поэтому не будем торопиться.
— Не будем. Ведь война не завтра, — счастливо улыбнулась Гаитэ.
Глава 22
Носящих императорские цвета в Рэйве ненавидели все. С возвращением молодой герцогини эта ненависть набрала силы и разлилась в разные стороны тысячами ручейков. Людей в военной форме находили повешенными на перекрёстке дорог — их товарищи не осмеливались снять трупы, медленно раскачиваясь, как жутко поднятое знамя мятежа.
— Это добром не кончится, — хмурилась Гаитэ. — Не может кончится.
— А это не конец, дорогая сестрица — это начало. Наше начало!
Гаитэ ничего не ответила Микки.
Он так рвался к власти, а Стелла его в этом поддерживала правдами и неправдами. Ему невдомёк, что каждый рыцарь убивший дракона сам рано или поздно превращается в дракона. Уничтоживший злодея займёт его место, ибо для того, кто не мог помиловать милости тоже не найдётся.
У судьбы много ролей, а быть ли святым или стать карающим палачом, мы выбираем сами. Жаловаться позже не на что. Вся беда в том, что мы, создавая себе миражи в мечтах, отказываемся видеть действительность и потому так часто плачем, когда мечта сбывается во всей своей жестокой последовательности.
Сегодня освободительную войну готов возглавить Мики. Он даже убеждает себя, что действует во благо своему народу. Но действует он лишь во имя осуществления своих дешёвых амбиций. И никакой он на самом деле не герой.
— Что в данной ситуации большая храбрость, дорогая? Отказаться сейчас от власти или взять её?
— Для людей ты мало что можешь сделать, Сезар, а для тебя — для нас, будет лучше, если мы поступим, как решили. Тут уже так всё разгорелось, так полыхает, что ничем не залить, пока не сгорит. Можно лишь попытаться спастись или храбро сгореть со всеми вместе.
Гаитэ понимала Сезара Её тоже мучала совесть.
Имеют ли они право бросить всех? Имеют ли право думать только о себе? Нет, совершенно точно нужно уезжать. Нельзя оставаться. Гаитэ знала, что в тайне ото всех, готовящихся к войне, Сезар готовился к бегству. И боялась только одного — что в последний момент он передумает, что его гордыня и желание власти окажутся сильнее здравых помыслов.
У неё были и свои собственные демоны. Она всё-таки прочла послание Торна и читая его, отчего-то не могла сдержать слёзы, хотя и сама толком не понимала, в чём их причина:
«Моя дорогая Гаитэ, я знаю, что виноват и что сам спровоцировал несчастья, обрушившиеся на мою семью и страну. Я знаю, что просить прощения и снисхождения низко с моей стороны и всё же не могу не взывать к твоему великодушному сердцу, столь чистому и доброму, что его хватит на то, чтобы преодолеть всё и всё выдержать.
Возвращайся ко мне, дорогая моя, любимая, несравненная. Твой одинокий и несчастный император ждёт тебя. Все прегрешения будут забыты, и твои, и мои, и мы начнём всё с чистого листа. Клянусь честью и жизнью, что никогда больше не обижу тебя ни словом, ни делом. Тебе нечего бояться.
Я всегда знал, каким верным другом вы можете быть. А теперь знаю, что можешь стать опасным врагом.
Во имя всеобщего блага, во имя благополучия наших подданных, заклинаю — вернись.
Повинуйтесь мне, и я буду повиноваться вам
Твой император
Торн Фальконэ».
Гаитэ закрыла глаза. В сердце её делили место жалость, брезгливость и досада. Он действительно верил, что сможет вернуть её, взывая к её чувству долга? Он считал её глупее, чем она есть на самом деле. Или лучше.
С досадой забросив смятое письмо в ларец, Гаитэ собиралась лечь в постель, как ей показалось, что по каменным плитам подвесного моста, ведущему к замку, кто-то скачет во весь опор.
Она замерла и прислушалась.
Стук копыт раздавался всё ближе и ближе. Вдалеке раздался звук охотничьего рога, но сейчас близится полночь. Какая охота?
