Не обременяя себя исчерпывающими доказательствами, Э. Кинан объявляет свои предположения «рабочей гипотезой» и предлагает далее другим ученым исследовать с помощью этой гипотезы содержание произведений Курбского и Грозного. Это неправильно во всех отношениях. Анализ любого произведения не должен заранее подчиняться «рабочей гипотезе», каким-либо предположениям. Выводы должны следовать за анализом, а не анализ должен подчиняться той или иной предвзятой, наперед высказанной идее, хотя бы и объявляемой «рабочей гипотезой». Научный анализ слишком тяжко страдает от различного рода предвзятых и наперед заданных идей.
Первоочередная задача последующих исследований сочинений Грозного и Курбского состоит не в проверке предположений и предложений Э. Кинана, как несколько наивно предлагает автор, а в том, чтобы тщательно изучить историю текста всех известных нам произведений, изучить язык и стиль Курбского и Грозного, характерные особенности их литературной манеры.
Только идя от этого конкретного материала, а не от предположений и доводя исследование до полного конца, можно прийти к достоверным выводам. Вопрос об авторстве должен начинаться с установления истории текста и заканчивать собой историю текста. Исследование должно быть исчерпывающим.
Вопреки всяческим многочисленным оговоркам, в которых Э. Кинан признает, что работа им не закончена, что он дает лишь повод для размышлений и т. д., название книги звучит вполне категорично: переписка Курбского с Грозным признается «апокрифом», и в подзаголовке указано, что предметом исследования является датирование XVII веком переписки, приписываемой князю Курбскому и царю Ивану IV. Следовательно, свой тезис Э. Кинан все же считает доказанным.
Эпиграфом к книге Кинана взяты слова жены Аввакума, ободрявшие его на его мученическом пути борца за правду: «…она же, вздохня, отвещала: добро, Петрович, ино еще побредем». Не хочет ли Э. Кинан сказать этим эпиграфом, что он борется за истину в тех же условиях гонений, что и Аввакум? Для автора книги, прославленной премией имени Томаса Вильсона еще до появления в печати (следовательно, до проверки специалистами), это сравнение себя с Аввакумом не очень удачно.
Степень интересности научной книги измеряется вовсе не степенью сенсационности ее выводов. Научная книга интересна систематичностью и убедительностью своих доказательств, изяществом аргументации, ее новизной и т. д. Книгу Э. Кинана, ее 99 страниц основного текста, закрываешь с ощущением досады от надуманности аргументации.
Первая работа Э. Кинана, посвященная ярлыку Ахмед-хана Ивану III, была убедительна и интересна
[245]. Открытие Э. Кинаном русского водяного знака XVI века в Копенгагенском архиве – одно из самых значительных открытий в филиграноведении последних лет
[246]. Однако его работа о «Казанской истории»
[247] оказалась малоинтересной. Ее спасало только отсутствие категоричности в выводах. Книга же Э. Кинана о литературном наследии Курбского и Грозного не имеет и достоинств скромности. Ее значение ограничивается указанием на сходство одного места у Курбского, Хворостинина и Исайи, но таких наблюдений у исследователей древней русской литературы немало. Их публикуют только тогда, когда находят им убедительное объяснение
[248].
«Слово о полку Игореве» и скептики
По поводу времени создания «Слова о полку Игореве» существуют разнообразные точки зрения. Одни считают «Слово» произведением XII века, другие – XIII века (эта точка зрения аргументирована довольно слабо)
[249], третьи предполагают, что оно создано в XVI или в XVII веке (эта точка зрения только высказывалась, но не аргументировалась)
[250], и, наконец, некоторые полагают, что «Слово» создано кем-то во второй половине XVIII века (К. Бантышом-Каменским, А. Мусиным-Пушкиным, архимандритом Иоилем или Н. Карамзиным).
Все точки зрения могут быть разбиты на две группы – по тому, какая генетическая зависимость предполагается между «Словом о полку Игореве» и «Задонщиной». Дело в том, что открытая в 1852 году «Задонщина» (памятник конца XIV или первой половины XV века, посвященный Куликовской победе 1380 года, см. выше с. 269 и сл.) оказалась настолько тесно связанной со «Словом о полку Игореве» по тексту, что сейчас ни для кого не представляет сомнений, что либо «Слово» очень сильно повлияло на «Задонщину» и, следовательно, существовало уже до него, либо «Задонщина» повлияла на «Слово» и, следовательно, последнее возникло относительно поздно: в XVI–XVIII веках.
Скептики, считающие, что «Слово» представляет собой переработку «Задонщины»
[251], выполненную во второй половине XVIII века, вынуждены утверждать, что автор «Слова» знал «Задонщину» до ее открытия в середине XIX века и опубликования, но скрыл или уничтожил ее список и что этот сокрытый список содержал особый текст, более правильный и понятный, чем те тексты, которые дошли до нас
[252].
