Со времени публикации «Слова» было указано довольно много параллелей к отдельным образам, фразеологическим оборотам, устойчивым словосочетаниям и отдельным словам «Слова» в древнерусской литературе, в русском, украинском, белорусском и сербском фольклоре. Особенную ценность с точки зрения интересов защиты «Слова» представляют редкие параллели и особенно единичные, находимые в тех памятниках, которые были обнаружены и опубликованы после появления Екатерининского списка и первого издания «Слова». Именно эти параллели могут рассматриваться как серьезные аргументы в пользу его подлинности. Помимо «Задонщины» и уже упоминавшейся приписки к Апостолу 1307 года, редкие параллели к «Слову» были обнаружены в Ипатьевской летописи, впервые опубликованной в 1843 году, в Переяславской летописи (в рассказе о сне Мала), впервые опубликованной в 1851 году, в древнеславянском переводе греческой «Хроники» Манассии, впервые полностью опубликованной в 1922 году, в «Повести о Сухане», впервые опубликованной в 1956 году, затем в «Повести о разорении Иерусалима» Иосифа Флавия, в «Девгениевом деянии», в «Хронике» Георгия Амартола, в «Шестодневе» Иоанна Экзарха и многих других
[274]. Особенно показательны те параллели, которые встречаются только в одном из списков того или иного одного произведения. Так, единственная параллель к образу «сопряженных луков» («жаждею имь лучи съпряже») находится только в Виленском списке древнерусского перевода «Повести о разорении Иерусалима» Иосифа Флавия
[275]. Слово «сморци» (смерчи), помимо «Слова», сохранилось только в старшем списке «Хроники» Георгия Амартола
[276]. Выражение «стяги глаголють» имеет параллель только в списке XIV века «Слова Григория Богослова»
[277] и др.
Чтобы объяснить эти параллели, скептикам приходится предполагать, что перед нами не параллели, не обычное и распространенное единство литературных и языковых явлений каждой определенной эпохи, а сознательно подобранные в письменных памятниках архаизмы
[278]. Тем самым скептики вынуждены предполагать, что фальсификатор был необычайным эрудитом, знавшим многие памятники еще до их открытия в рукописях и опубликования. Стилистическая и языковая система «Слова», явившаяся результатом простой начитанности и наслышанности автора XII века, жившего в литературной и фольклорной атмосфере своего времени, объявлена скептиками результатом учености фальсификатора, систематических выборок его из многих десятков памятников. Сложность этой картины написания «Слова» усиливается еще и тем обстоятельством, что предполагаемый фальсификатор, пользуясь произведениями, различными по языку, стилю и жанру, сумел создать стилистически стройное и стилистически единое произведение задолго до того, как появились серьезные исследования по истории русского языка и истории русской литературы, ее стилей.
Было бы неправильно думать, что язык «Слова» и его орфография должны быть во всех случаях древнее языка и орфографии «Задонщины». Ведь текст «Слова» дошел до нас в издании 1800 года, и издатели исказили в отдельных случаях написания рукописи и сильно изменили орфографию, приспособив ее к правилам XVIII века
[279]. Кроме того, список «Слова», с которого делалось издание, как утверждали свидетели, был сравнительно поздним – конца XV–XVI века, то есть был младше авторского текста «Задонщины» на век или два. В нем были уже особенности написания, возникшие в эпоху второго южнославянского влияния. Защитники подлинности «Слова» подвергли обстоятельному исследованию и эту сторону дела. Выяснилось, как и в каком направлении менялась орфография «Слова», в чем издатели не поняли текста дошедшего до них списка «Слова». Оказалось, что ряд ошибок Екатерининской копии и издания 1800 года объясняются отдельными типичными для конца XV–XVI века написаниями букв. К этим ошибкам относятся те, которые очевидным образом произошли оттого, что в рукописи «Слова» не было разделения на слова, имелось двойное «о» в слове «оочима», лигатурное написание «тр», напоминавшее «з» в слове «Трояни» (в Екатерининской копии это слово написано как «Зояни»), и пр.
[280]
Скептики не дали своего объяснения этим и аналогичным наблюдениям над текстом Екатерининской копии и первого издания «Слова». Они ничего не противопоставили палеографической критике текста «Слова», с очевидностью доказывающей наличие в основе Екатерининской копии и первого издания «Слова» древнего рукописного оригинала.
Скептицизм в отношении «Слова» обосновывается скептиками тем, что оно якобы не соответствует веку, с которым связывается. Выдвигаются следующие признаки этого «несоответствия»: высокий уровень литературных достоинств «Слова», якобы не соответствующий уровню русской литературы XII века, несоответствие обилия языческих реминисценций в «Слове» христианскому характеру русской литературы XII века, отсутствие четко выраженного положения «Слова» в жанровой системе XII века.
Не совсем ясно, о каком несоответствии «Слова» русской литературе XII века «по уровню» говорят скептики. Если «Слово» более талантливо, чем остальные произведения XII века, то это еще не может свидетельствовать против его появления в XII веке. Любое гениальное произведение в том или ином отношении вырывается из своей эпохи, поднимается над ней и ей «не соответствует». Если же под «несоответствием» понимать лишь несоответствие произведения литературной технике своего времени, характеру литературных возможностей эпохи, то это «несоответствие» нуждалось бы в обстоятельном раскрытии. Скептики этого не сделали. Между тем уровень литературной техники XI–XII веков был вовсе не низок. Техника литературного мастерства автора XII века – Кирилла Туровского очень высока, показывает его связь с лучшими литературными традициями Византии и свидетельствует о высокой литературной культуре своего времени. То же может быть сказано о литературных произведениях Климента Смолятича, Серапиона Владимирского, «Моления» Даниила Заточника, Киево-Печерского патерика, «Жития Авраама Смоленского» и мн. др.
[281]
