Итак, единство Русской земли мыслится автором «Слова» с центром в Киеве. Это единство возглавляется киевским князем, который представляется ему в чертах сильного и «грозного» князя.
Обращаясь с призывом к русским князьям встать на защиту Русской земли, автор «Слова» в разных князьях рисует собирательный образ сильного, могущественного князя – сильного войском («многовоего»), сильного судом («суды рядя до Дуная»), вселяющего страх пограничным с Русью странам («ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти»; «подперъ горы угорскыи своими желѣзными плъки, заступивъ королеви путь, затворивъ Дунаю ворота»), распространяющего свою власть на громадную территорию с центром в Киеве («аще бы ты былъ…» – на юге, а не в своем уделе), славного в других странах («ту нѣмци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святъславлю»).
Перед нами образ князя, воплощающего собой идею сильной княжеской власти. Эта идея княжеской власти, с помощью которой должно осуществиться единство Русской земли, только еще рождалась в XII веке. Впоследствии этот же самый образ «грозного» великого князя создаст «Слово о погибели Русской земли». Он отразится в «Житии Александра Невского», в «Молении» Даниила Заточника и в других произведениях XIII века. Не будет только стоять за этим образом «грозного» великого князя и Киева как центра Руси. Перемещение центра Руси на северо-восток и падение значения киевского стола станет слишком явным.
Однако автор «Слова» сумел заметить идею сильной княжеской власти в ее жизненном осуществлении на том самом северо-востоке Руси, чьих притязаний стать новым центром Русской земли он еще не хотел признавать.
Сильная княжеская власть едва только начинала возникать, ей еще предстояло развиться в будущем, однако автор «Слова» уже установил ее типичность, ее характерность, уловил в ней зерна будущего.
Конечно, идея сильной княжеской власти не слилась у автора «Слова» с идеей единовластия. Для этого еще не было реальной исторической почвы. Автор «Слова» видит своего сильного и могущественного русского великого князя действующим совместно со всеми остальными князьями, но в подчеркивании подчиняющих линий феодальной власти нельзя не видеть некоторых намеков на идею единовластия киевского князя.
Таким образом, единство Руси мыслится автором «Слова» не в виде прекраснодушного идеала союзных отношений всех русских князей на основе их доброй воли, и не в виде летописной идеи необходимости соблюдения добрых родственных отношений (все князья – «братья», «единого деда внуки»), и не в виде будущих идей единовластия, а в виде союза русских князей, на основе строгого выполнения феодальных обязательств по отношению к сильному и «грозному» киевскому князю.
Обращаясь с призывом к русским князьям встать на защиту Русской земли, автор «Слова» исходит из их реальных возможностей, оценивает те их качества, которые позволяют им быть действительно полезными в обороне Руси. И в данном случае автор «Слова» выступает как реальный политик. По существу, в «Слове» дан целый очерк современного автору политического состояния Руси.
* * *
Достиг ли призыв автора «Слова» тех, кому он предназначался? Можно предполагать, что в известной мере – да. Игорь Святославич отказывается от своих одиночных действий против половцев.
В 1191 году он организует целую коалицию против половцев. В походе, кроме Игоря Святославича, участвовали: Всеволод Святославич, Всеволод, Мстислав и Владимир Святославичи – сыновья Святослава Всеволодовича Киевского, Ростислав Ярославич – сын Ярослава Всеволодовича и сын Олега Святославича – Давыд. Поход этот был неудачен, но самая организация его в таких масштабах неслучайна.
Однако подлинный смысл призыва автора «Слова», может быть, заключался не в попытке организовать тот или иной поход, а в более широкой и смелой задаче – объединить общественное мнение против феодальных раздоров князей, заклеймить в общественном мнении вредные феодальные представления, мобилизовать общественное мнение против поисков князьями личной «славы», личной «чести» и мщения ими личных «обид». «Слово о полку Игореве» обращало свой призыв не только к русским князьям, но и к общественному мнению всего русского народа. Вот почему это общественное мнение занимает такое огромное место в «Слове».
Дружинные представления о «чести» и «славе» отчетливо дают себя чувствовать в «Слове о полку Игореве». «Слово» буквально напоено этими понятиями. Все русские князья, русские воины, города и княжества выступают в «Слове» в ореоле «славы» или «хулы».
Вот почему иногда автор «Слова» лишь напоминает ту или иную характеристику в форме вопроса, как всем известную: «Не ваю ли вои злачеными шеломы по крови плаваша? Не ваю ли храбрая дружина рыкаютъ акы тури, ранены саблями калеными на полѣ незнаемѣ?» – говорит автор «Слова» о дружине Рюрика и Давыда Ростиславичей. Мы бы сказали теперь, что это вопрос «риторический»: он лишь напоминает о той славе, которой пользовалась дружина Рюрика и Давыда. В аспекте народной молвы оценивается и поражение Игоря: «уже снесеся хула на хвалу…»
Давая характеристики русским князьям, автор «Слова» вспоминает прежде всего об их славе. Перед нами в «Слове» как бы проходит общественная молва о каждом из русских князей и об их дружинах.
В своих отзывах о русских князьях автор «Слова» как бы пересказывает молву о них: «Великый княже Всеволоде! <…> Ты бо можеши Волгу веслы раскропити, а Донъ шеломы выльяти!»; «Галичкы Осмомыслѣ Ярославе! <…> Грозы твоя по землямъ текутъ, отворяеши Киеву врата, стрѣляеши съ отня злата стола салътани за землями»; «Ярославе и вси внуце Всеславли! Уже понизите стязи свои, вонзите свои мечи вережени. Уже бо выскочисте изъ дѣдней славѣ», и т. д.
В этих характеристиках русских князей отчетливо чувствуется и общерусская народная «слава» (ср. «грозы твоя по землямъ текутъ» или «уже бо выскочисте изъ дѣдней славѣ»).
Такой же «славой» обладают и отдельные города (Новгород славен «славою Ярослава») и земли (им передают свою славу местные дружины; например, Курскому княжеству – «куряне» – свѣдоми къмети»; Черниговскому – «черниговьские были, съ могуты, и съ татраны, и съ шельбиры, и съ топчакы, и съ ревугы, и съ ольберы», побеждающие кликом, без щитов, с одними «засапожникы» своих врагов, «звонячи въ прадѣднюю славу», и т. д.).
Автор «Слова» нередко оценивает события с точки зрения той «славы», которая распространяется по Руси об этих событиях. Подобно тому как летописец на основании той же народной молвы оценивает исторические события с точки зрения их «небывалости» (ср. в Ипатьевской летописи под 1094 годом: «не бе сего слышано во днех первых в земле руской»; ср. в Лаврентьевской летописи под 1203 годом: «взят бысть Кыев Рюриком и Олговичи и всею Половецькою землею и створися велико зло в Русстей земли, якого же зла не было от крещенья над Кыевом. Напасти были и взятья не якоже ныне зло се сстася»), – автор «Слова» пишет о поражении Игоря: «То было въ ты рати и въ ты плъкы, а сицей рати не слышано!»
Поисками «славы» отчасти объясняет автор «Слова» и самый поход Игоря. Собираясь на половцев, Игорь и Всеволод сказали: «Мужаимѣся сами: преднюю славу сами похитимъ, а заднюю ся сами подѣлимъ». В ночь перед битвой русичи Игоря перегородили своими черлеными щитами великие поля, «ищучи себѣ чти, а князю славы». Именно так понимает побудительные причины к походу Игоря и Святослав Киевский: «Рано еста начала Половецкую землю мечи цвѣлити, а себѣ славы искати». Поисками личной славы объясняют поход Игоря и Всеволода также и бояре Святослава Киевского: «се бо два сокола слѣтѣста съ отня стола злата поискати града Тьмутороканя, а любо испити шеломомь Дону».
