– Болен. Его психика функционирует не так, как у других людей. Он – Ч.Е.Н.Т.
Очкарик смотрел в замешательстве, и речь на Лавье переводить не спешил.
– Ч.Е.Н.Т! – повторила она почти зло и сжала под столом кулаки.
Черт, ей нельзя так волноваться, а то недалека минута, когда она из Бога-человека превратится в человека-человека. А там прощай из-за пары ругательств манна. Она призвала себя успокоиться.
– Простите, что значит «чент»? Мне это слово незнакомо.
– Человек несовершенного типа.
– Ясно, хорошо.
И переводчик принялся спешно формировать слитные и звучащие для Эмии, словно комок соплей, предложения на чужом языке. Несколько раз втолковывал что-то полицейскому, разъяснял, но выражение лица последнего становилось лишь угрюмее. Пухлые щеки, круглые глаза, непропорционально тонкие губы… Полоса с шашечками над козырьком фуражки почему-то напоминала ей о таксистах.
Наконец, прозвучал вопрос:
– Все люди, кхм, «несовершенного» типа. При чем здесь это?
Эмия впала в секундный ступор – они не знают про «Ч.Е.Н.Т.»ов? В Лаво они не рождаются?
– Послушайте, – наклонилась она вперед, – просто проводите меня к нему. Я его медсестра. Сиделка. Ему одному… опасно.
Она врала. И не врала. Знала, что ходит по грани, но нужно было увидеться с Дарином как можно скорее.
– Его нет, – постучав карандашом по столу, выдохнул полицейский, а студент-попугай почти синхронно продублировал слова. – Отправили назад в Великую Державу. Депортировали.
Эмия как человек, уставший подыскивать подходящее случаю ругательство, лишь обреченно потерла переносицу.
Опоздала.
– Если хотите, мы поможем Вам с оформлением переноса Вашего билета на более раннюю дату. Да?
– Да, – она согласилась без споров. – На самый ближайший рейс, пожалуйста.
* * *
Великая Держава. Бердинск.
(Ólafur Arnalds & Alice Sara Ott – Reminiscence)
Они вернулись домой с разницей в шесть часов.
Усталость из-за смены часовых поясов; тягостные хлопоты – долгий полет, высадка, получение багажа, поиск такси…
И вот – дома. В комнате, где накурено так, что не видно мебели, – чтобы разглядеть сидящего на диване Дара, ей пришлось распахнуть балкон. У его ног дорожная сумка; сам так и одет во вчерашнюю футболку и джинсы. А ведь в Бердинске всего плюс четыре – он, наверное, замерз, пока добирался…
– Привет…
Эмия шагнула вперед и неслышно опустилась рядом с ним.
– Я не хотел портить тебе отпуск, прости.
– Ничего. Я ведь не в отпуск сюда…
– Там было хорошо, тепло.
– Нам и здесь тепло.
– Меня депортировали без права на возвращение?
– Нет, на двадцать четыре месяца. Через два года полетим опять…
Странный диалог. За окном стемнело.
Дарин смотрел на свои сцепленные руки с таким унынием, будто на них до сих пор висели невидимые наручники. Сам себя заковал, бросил в темницу, приготовился съесть заживо.
– Ничего, всякое бывает. Ты – молодец.
Она положила на его ладони свои, сжала, попыталась отогреть.
– Молодец? Я подставил тебя… И твою… подругу.
Эмия молчала. Может, и подставил. Только она гордилась Даром – именно к такому человеку спустилась с Неба, именно с таким хотела провести месяц и проводила его. И все равно где – в Лаво, здесь – без разницы.
– Ты успела взять игрушки? – шепот.
– Ага.
– Не разбились?
– Нет.
– Хорошо.
И снова тишина. Они сидели бок о бок, как нашкодившие и уже отчитанные директоратом школьники.
– Знаешь… я должен сказать… Про деньги.
– Что?
– На меня наложили штраф. Я отдал почти все, что у меня было…
Ему тяжело, больно – она чувствовала.
– Не беда. У нас осталось больше половины, нам хватит.
– Все равно… прости.
Она гладила его сцепленные пальцы; прислонилась, обняла.
– Все хорошо, Дар. Все хорошо.
Вползал из открытой балконной двери в комнату холод; выветрился дым. Гавкал во дворе чей-то пес – хозяин звал его: «Бай, домой! Домой, я сказал…» Эмия поджала пальцы на ногах – замерзли.
– А что там самолет? – нехотя прозвучал самый больной вопрос. – Взлетел?
– Взлетел, – кивнула Эмия и улыбнулась – сосед по дивану не увидел. – Но не сразу. Пассажиры напугались твоего предостережения, потребовали техническую проверку. Ждали почти три часа без выплаты неустойки…
– И что? Нашли неисправность?
Он почти забыл, что узник, что нужно себя корить, что испортил чей-то отпуск.
– Не поверишь – нашли, – теперь Эмия улыбалась шире. – Выплатили всем неустойку, подогнали другое судно…
– Другое?!
– Да…
Он ушам своим не верил! А еще чувствовал, как радостно колотится в груди сердце, с которого упали оковы дребезжащей совести.
– Поверить не могу! Поверить не могу… – теперь он обнимал ее, как родную сестру, которую не видел год, как долгожданного и родного человека. – Сменили самолет, надо же… Эм, а сколько людей было на борту?
– Сто двадцать два человека. Из которых восемь детей.
Дарин молчал так долго, и в его молчании она слышала все: «Я не зря… Восемь детей… Значит, не безнадежные… Я прожил не зря».
Лишь после того, как прикурил очередную сигарету трясущимися руками, Дар выдавил из себя:
– Знаешь, я не смог бы… если бы они… Мне не нужны были бы Ворота, понимаешь? И манна эта…
Она понимала.
Мерзла, морщилась от дыма и продолжала его обнимать.
Глава 9
Первым делом, как проснулся, Дар осторожно поднялся с дивана и захлопнул открытую форточку, из-за которой квартира за ночь вымерзла до некомфортной температуры. Эмия спала, завернувшись в накинутый поверх тонкого пододеяльника плед, – спала, как ребенок, – с приоткрытым ртом и высунутым из «домика» носом.
Замерзла.
А на улице валил снег. Хлопьями, как зимой.
«Вот тебе и март».
Царапнула острым краем совесть: они до сих пор могли бы быть в Лаво.
Могли бы.
Зато самолет не упал.
Совесть затихла, но буркнул желудок.
